Где-то вдали, на краю пустыря, слышались детские вопли. Там, видимо, гоняли мяч, и как всегда бывает в таких случаях, эмоции перехлёстывали через край. Мне бы вот тоже сбросить лет этак пятнадцать - и туда, в гущу футбольной битвы, и обязательно чтобы разбитая коленка, можно и нос, всё равно потом мама, жалобно ругаясь, мазала бы йодом зелёнку она не признавала.
Ладно, незачем себя растравлять. На всё Божья воля. В конце концов, я давно уже научился держать себя в руках. Хотя порой это бывало так трудно...
От грустных мыслей меня отвлекло чьё-то шебуршание в зарослях бузины. Слышался оттуда негромкий разговор, смех. Вылетел по крутой параболе окурок, мелькнул рыжеватым фильтром и шлёпнулся в чудом не высохшую лужу, зашипел рассерженным котом. Вот промахнись этот, из кустов, угоди своим бычком недогрызенным в сухую траву - и пожалуйста, готово дело, заполыхало бы...
Пойти, что ли, познакомиться? Может, насчёт жилья чего посоветуют? Не стоять же тут столбом среди бурьяна и обгоревших балок?
Я раздвинул ветви и обнаружил расположившуюся на травке компанию. Трое мужичков лет пожалуй что за пятьдесят, не то чтобы бродяжьего, но, однако, довольно потрёпанного вида. Перед ними имела место расстеленная газета с неприхотливой закусью - огурцы, несколько недозрелых помидоров, ломтики сала, нарезанный крупными ломтями ноздреватый чёрный хлеб, разумеется, толстый пучок зелёного лука - куда же без него? Над всем этим делом возвышалась прозрачная литровая бутыль самого распространенного напитка. И судя по оттопыренным карманам мужичков, одиночество ей не грозило.
- Здорово, отцы, - кашлянул я, привлекая к себе внимание. - Вы чего ж это окурками пуляетесь? Как я понимаю, один пожар тут уже был, не многовато ли?
Меня заметили.
- Здорово, сынок, - усмехнулся лысый дядька с дочерна загорелой физиономией, обнажая в ухмылке гнилые зубы. - Ты, часом не из пожарной инспекции будешь?
- Не, мужик, обижаешь. Я это так, к слову. - Уточнять, из какой я инспекции, пожалуй, не стоило.
- За державу, значит, обидно... Ну-ну. Чего-то мне личность твоя незнакома. Ты с химзавода, что ли?
- Не, я приезжий. Тут такое дело... - вполне натурально замялся я, соображая, как бы понежнее подрулить к вопросу жилья.
- О делах, знаешь, давай после, - отозвался дядька. - Садись-ка лучше с нами. Потребляешь? - кивнул он на бутыль.
- Можно, если по чуть-чуть. - Пить в такую жару, понятное дело, смертоубийство, но отказ снизил бы мои шансы до нуля. А вечер всё же скоро перейдёт в ночь, и надо же хоть где-то спать.
- Само собой, по чуть-чуть, - хитровато подмигнув, согласился мужик. - Мы тут, главное дело, только сели. Меня Фёдором звать. Фёдор Никитич, стало быть.
- Алексей, - коротко представился я, присаживаясь к газете. Остальные двое сотрапезников отозвались:
- Семён Андреич.
- Михал Алексаныч.
Произнесли они это почти одновременно, и лишь позднее, по ходу дела, я сориентировался, кто из них Сёма, а кто - Мишаня.
- Ну, приступим, - бодро скомандовал Фёдор Никитич, сворачивая бутылке жестяной колпачок.
Неужели из горла пить придётся? Не хотелось бы, с детства всё же приучен к гигиене. Конечно, много чего потом было, да и служба, само собой, но тем не менее.
Впрочем, тут же на газете образовались три стопочки и бумажный стаканчик, видимо, из-под творога. Как я понял, персональная забота обо мне.
Никитич аккуратно разлил водку и, переждав секунду, объявил:
- Ну что, за встречу так за встречу. Вздрогнули?
Мы вздрогнули. Ну и дрянь же этот местный разлив!
- Ты закуси, закуси, - протянул мне огурец Мишаня. - Напиток, он закуси просит.
- Это уж точно, - подтвердил Никитич. - Он дело говорит. Ты, парень, закусывай, не жмись. У нас тут, конечно, небогато, зато всё по-людски. Ну так что у тебя за проблемы? - без всякого перехода вперился он в меня желтоватыми, похожими на кошачьи глазами. - Давай, колись. Может, подмогнём чем.
- Да, в общем, обычное дело, мужики, - я заговорил не спеша, как и подобает в таких случаях. - Я сам из Столицы, еду вон к тётке, в Грибаково. Может, знаете, это малость не доезжая Заозёрска. Ну вот, а с билетами сейчас напряжёнка, удалось только до Барсова взять, а отсюда не раньше понедельника, здешним поездом. Так что перекантоваться где-то надо три ночи, а гостиница у вас на ремонте. Такие вот пироги с капустой получаются. Пробовал я тут на постой напроситься, да обломилось. Мне заплатить-то есть чем, отпускные вон получил, да только народ здесь у вас... недоверчивый какой-то. Одна баба, правда, согласилась, да столько запросила, что лучше уж на вокзал. А остальные просто шуганули.
- Постой, это какая же баба? - встрял в мой монолог Сёма. - Сонька, небось?
- Ага, Софья Ивановна, - откликнулся я. - А что, известная личность?
- Это точно, известная. Жмотина ещё та. Она же тут у нас в ларьке сидит, пивом, значит, торгует. Не доливает, стерва... - он скорбно помолчал. - Хозяйственная баба, ничего не скажешь. Муж-то ейный, Санька, тоже мужик деловой был, на лесопилке, значит. В общем, прошлой осенью посадили. Что там стряслось, неясно, может, мало кому дал, или чего... Но с ним просто было, если, скажем, вагонка тебе нужна, или тёс. А сейчас на его месте Никитин сидит, старый козёл. С ним попробуй договорись. Идейный потому что. Вот. А как Саньку-то упекли, Ивановна совсем взбеленилась, на каждую копейку кидается как мышь на колбасу. Ну, оно конечно, двое детей, школу кончают, и все дела. А что у ней не остался, правильно. Она бы тебя как липку... Без рубля бы к тётке своей поехал.
- Ладно, Сёма, кончай базарить, - вмешался Никитич. - Про Соньку уже обрыдло. Мы вот сейчас лучше разольём. Между первой и второй перерывчик небольшой.
Вздрогнули мы и по второй.
- Эх, хорошо пошла отрава, - восхитился Никитич. - Уважаю. А ты, Лёха, чего сало не берёшь? - хлопнул он меня по плечу. - Сало есть лучшая закусь, что человечество изобрело. Его только маланцы не едят, да ещё татары. А наш, русский человек...
Я, само собой, вспомнил Гоголя. Пан Данила, о коем Никитич, по всей вероятности, не читал, говаривал почти слово в слово то же самое. Своему тестю-колдуну.
Ну, чтобы не уподобиться иноверцам, сало я попробовал. В общем, как в анекдоте - сало оно и есть сало. Не люблю. С детства меня от него тошнит. Не знаю уж, какие тут инстинктырефлексы, но не люблю. К тому же - пятница. День постный. Ну да грех невелик... И пару ломтей, дабы не обидить Никитича, я сжевал.
- Ты, Лёха, не боись, ночлег мы тебе организуем, - обнадёжил меня Никитич. - Для хорошего человека ничего не жалко. Сам-то кем будешь? полюбопытствовал он.
- Это ты, Никитич, в смысле работы?
Всё развивалось правильно. Можно было уже переходить на "ты".
