Но в их жизни время от времени, насколько Джесс себя помнил, наступали периоды необъяснимого молчания. Иногда вечерами дети чувствовали, что разговаривать не стоит. Они зарывались в комиксы, выходили играть во двор или просто ненадолго исчезали из дому. Молчание исходило от матери и отца и было непонятно. Джесс не заметил, как периоды молчания удлинились, но однажды наступил момент, когда музыкальное сопровождение выступлений осталось единственной музыкой в их жизни. Даже на репетициях чувствовалась натянутость. А потом, в один прекрасный день, мама просто исчезла.
Вслед за цирком они перебрались из княжеств во внешние страны мира, где солнца висели в сотнях миль друг от друга, а холодный мрак между ними назывался «зимой».
Джесс вспомнил ночь, освещенную далекой молнией, обернувшейся вокруг сферической грозовой тучи. Они пребывали в маленьком городке-колесе, название которого он давно забыл — едва вращающийся деревянный обруч сорок футов шириной и около мили в поперечнике, диаметрально стянутый потертыми канатами, и дом на несколько сотен крестьянских семей. Мамы не было четыре дня. Джесс вышел из гостиницы, в которой они проживали, и увидел отца. Держась сильной рукой за канат-спицу и подставив лицо встречному ветру, он всматривался в темноту.
— И куда она пойдет? — донеслось его бормотание. Это были единственные слова, когда-либо сказанные отцом по данному поводу, но даже они были сказаны не мальчикам.
После этого они перестали быть героями. С этого дня они наряжались солдатами, а их представление превратилось в сражение.
Мегажук был полый внутри. Сам по себе этот факт не являлся таким уж сюрпризом — настолько крупный объект не смог бы двигаться самостоятельно, не будь он полым внутри. Он создавал свою собственную силу притяжения. Джесс ругнулся от удивления, насколько мала она была теперь, когда он находился внутри.
Перфорированная спина жука пропускала внутрь солнечный свет, и в этих столбах света Джесс заметил обширное овальное место, по размеру превосходящее любой из стадионов, на которых ему довелось выступать. Склоны и дно этого места поросли деревьями. Другие деревья висели в воздухе группами по пять-шесть штук — корни сплетены вместе, ветви и листья топорщатся в разные стороны. Между ними легко и бесшумно двигались зеркально-поблескивающие косяки рыб с длинными плавниками. На них охотились стаи безногих птиц красно-желтой раскраски. Пока Джесс наблюдал, одной удирающей группе рыб удалось нырнуть в шар воды тридцать футов диаметром. Проколотый шар задрожал, нападающие птицы бросились врассыпную. Через секунду шар рассыпался на более мелкие сферы. Все действие происходило в полной тишине. Ни единого звука — несмотря на то, что воздух кишел насекомыми и более крупными тварями.
Понятно, что ни одно существо не перекричало бы рев мегажука. Поэтому, решил Джесс, никто и не пытался.
Воздух был напитан запахами цветов, молодой зелени и перегноя. Джесс облетел овальное место по широкой дуге, всецело поглощенный созерцанием необычной картины. Потом, вернувшись в исходную точку, он заметил разбившееся судно и «Мистель». Они были высоко вверху внутри чего-то вроде галереи, которая опоясывала овальное место под самой перфорированной крышей. Оба судна казались игрушечными отсюда, но Джесс ясно различал джеты товарищей, висящие над разбившимся кораблем. Внезапно его пронзила острая боль сожаления. Несколько секунд — и он окажется рядом с ними. По крайней мере, он мог бы наблюдать их ликование, пока они потрошили бы сокровища, которые он помог им найти.
А что потом? Они осыпят его драгоценными камнями, но он не сможет выкупить свою жизнь обратно. В лучшем случае ему останется разглядывать безделушки на свет и восхищаться ими некоторое время, прежде чем он умрет в одиночестве и забытьи.
Он развернул джет и начал исследовать поросшие лесом внутренности мегажука.
Джессу довелось видеть всего несколько обустроенных мест, которые были необитаемы. В Вирге абсолютно все было таким же рукотворным, как гравитация или солнечный свет. Дикая местность не существовала как класс, за исключением тех редких лесов, которые росли как переплетение корней и ветвей, пока такой спутанный клубок не разрастался на мили. Он видел один из таких на окраине княжеств, там, где свет Кандесс был мягко-розовым, а небо — постоянного персикового оттенка. Та спутанная масса зелени выглядела как бредовый сон, как насилие над разумным порядком мира. Но она была ничто по сравнению с дикими зарослями мегажука.
Жуки встречались редко, их численность не менялась, оставаясь ниже нескольких десятков на весь мир. Они никогда не приближались к Солнцу солнц, поэтому их никогда не видели в княжествах. Они обитали в турбулентном пространстве между цивилизацией и зимой, где солнца не смогли бы оставаться в стационарном положении, а люди — жить без солнц. К тому же, не было возможности приблизиться к жукам, так что, скорее всего, ни один человек никогда не проплывал через эти соборы, созданные гигантскими цветами, и между этими огромными стеблями травы с прилипшими бусинками росы величиною с дом. Несмотря на боль и изнеможение, Джесс был заворожен видом этого места. Он проваливался в состояние созерцательной отрешенности, примерно такое же, какое он испытывал в прошлом в моменты, когда он собирался выполнить прыжок, или когда плыл по воздуху, перед тем как отец ловил его за руку.
Каким-то образом эта отрешенность воздействовала на Джесса сильнее, чем любое другое чувство, испытанное им раньше. Может быть, потому, что она навевала мысли о чем-то особенном, о вечности, о смерти.
Он пролетал зону, где кожа мегажука проросла гигантскими кристаллами соли, длинными геодезическими фигурами, чьи внутренние поверхности отливали розовым и бутылочно-зеленым. Вместе с каплями росы они расщепляли свет на миллионы потоков, которые играли внутри кристаллов миллионами оттенков.
Между двумя шестидесятифутовыми стеблями травы парил сверкающий силуэт человека.
Джесс сбросил газ и ухватился за лозу, чтобы остановиться. Он чуть не влетел в паутину; соткавший ее паук был, скорее всего, крупнее человека. Но кто-то, или что-то, использовал паутину, чтобы сотворить произведение искусства: шары воды разного размера — от самого маленького с кулак до самого большого с голову человека, помещенные на пересечениях нитей, образовывали фигуру человека с гордо поднятой головой и простертыми руками, как будто он что-то ловил.
Джесс изумленно разглядывал картину, потом вспомнил о существовании паука. Осмотревшись, он направил джет в обход паутины. Впереди маячили другие паутины. Некоторые из них были двадцать и даже более футов размером, и каждая выглядела как гобелен, сотканный из жидких драгоценностей. На некоторых гобеленах были изображены люди, на других — птицы или цветы, но каждый выглядел изящно. Джессу пришло в голову, что, когда мегажук трубит в полную силу, паутины и капли на них вибрируют, размывая контуры фигур, так что они должны казаться сотканными из света.
