Комната Тиллотсона была на десять футов ниже уровня мостовой. Серый свет пробивался через решетку и с трудом проникал сквозь тусклое от пыли и грязи окно, а затем, попав в этот подземный каземат, бесследно растворялся как капля молока, угодившая в чернильницу. В каморке стоял кислый запах мокрой штукатурки и гниющего дерева. Скудная мебель - кровать, умывальник, комод, стол, пара стульев - пряталась по углам и закоулкам этой темницы, лишь изредка попадаясь на глаза. Сюдато и приходил каждый день Споуд, сообщая старику, как идет подготовка к банкету. Он неизменно заставал его в одной и той же позе у окна - старик как бы купался в той крошечной лужице света, что проникала в комнату. "Старее старцев седовласых мир не знал", говорил про себя Споуд, глядя на художника, которого, строго говоря, нельзя было назвать седовласым - на его неровной лысине уцелело всего несколько волосков. Заслышав стук в дверь, мистер Тиллотсон обычно поворачивался на стуле и смотрел на посетителя моргающими невидящими глазами. Он всегда долго извинялся за то, что не сразу понимал, кто к нему пришел.
- Не сочтите это неучтивостью с моей стороны, - обычно прибавлял он, спросив, кто там. - Дело не в том, что я вас забыл. Просто здесь так темно, а зрение у меня уже не то...
После этого он издал неизменный смешок и, тыча пальцем в направлении решетки, говорил:
- Замечательное место для человека со зрением. Отсюда так хорошо смотреть на лодыжки. Отменный наблюдательный пункт.
До великого события оставался всего один день. Споуд явился с очередным визитом. Мистер Тиллотсон, по своему обыкновению, отпустил шутку насчет лодыжек, а Споуд, по своему обыкновению, засмеялся.
- Ну что ж, мистер Тиллотсон, - сказал он отсмеявшись, - завтра состоится ваше возвращение в большой свет, в мир искусства. Полагаю, вы заметите кое-какие перемены.
- Мне всегда на удивление везло, - сказал мистер Тиллотсон, и по выражению его лица было ясно, что он действительно так считает и что он уже забыл про свой подвал, про тараканов и про неумолимо таявшие десять фунтов, которые отделяли его от богадельни. - Судите сами: чем, как не поразительным везением, можно объяснить то, что вы обнаружили меня именно теперь. Этот банкет позволит мне снова занять мое настоящее положение в мире. У меня снова будут деньги, а потом - кто знает, - глядишь, и наладится мое зрение и я снова смогу писать. Мне вообще кажется, что я стал видеть лучше. Скажу прямо: будущее представляется мне в самом розовом свете.
Мистер Тиллотсон поднял глаза, лицо его сморщилось в подобие улыбки, и в подтверждение сказанному он закивал головой.
- Вы верите в инобытие? - брякнул вдруг Споуд и тут же страшно покраснел, устыдившись жестокости своих слов.
Но, к счастью, мистер Тиллотсон был слишком весел и воодушевлен, чтобы вникнуть в смысл сказанного.
- В инобытие? - переспросил он. - Нет, во все эти штучки я не верю с тысяча восемьсот пятьдесят девятого года. Дело в том, что в тот год я прочитал "Происхождение видов", и эта книга перевернула все мои привычные представления. Какое уж тут инобытие, покорнейше благодарю. Вы-то, конечно, не помните, какой ажиотаж она вызвала тогда. Вы еще очень молоды, мистер Споуд.
- Сказать по правде, теперь я не так стар, как прежде, - сострил Споуд. - Самые пожилые люди - это старшеклассники и первокурсники. Ну, а я настолько повзрослел, что могу смело сказать: "Да, я молод!"
Споуд был не прочь развить высказанный парадокс, но вовремя заметил, что мистер Тиллотсон его не слушает. Тогда он решил приберечь это тонкое суждение до лучших времен и блеснуть перед теми, кто ценит удачно сказанное слово.
- Вы начали говорить о "Происхождении видов", мистер Тиллотсон, напомнил он.
- О "Происхождении видов"? - удивился мистер Тиллотсон, с трудом выходя из вдруг охватившего его оцепенения.
- Да. Вы говорили о том, как эта книга перевернула все ваши представления.
- Ах да, ну конечно же. Для веры это был страшный удар. Мне, правда, запомнились слова Поэта-лауреата о том, что в честном сомнении веры больше... больше, чем... Не помню точно, чем где, но, надеюсь, вы улавливаете мою основную мысль. Да, то был период тяжких испытаний для религии. Великое счастье, что мой учитель Хейдон не дожил до того дня. Он был человеком страстным. Прекрасно помню, как метался по своей студии в Лисонгроув, пел, что-то выкрикивал, молился - все сразу. Меня это тогда, признаться, немного пугало. Но он был замечательным человеком, великим человеком. "Человек во всем, ему подобных мне уже не встретить". Бард, как всегда, прав. Но это все было много-много лет назад, когда вы, мистер Споуд, еще не родились.
- Что ж, теперь я не так стар, как прежде, - вторично сострил Споуд, надеясь, что на сей раз его остроумие будет оценено по достоинству. Но мистер Тиллотсон не обратил внимания на его слова и продолжал:
- Это было много-много лет назад, но теперь, когда я вспоминаю былые времена, у меня возникает такое ощущение, что все это случилось вчера или позавчера. Удивительное дело: порой один день кажется вечностью, а проходят годы - но для тебя они промелькнули, как несколько часов. Я как сейчас вижу старика Хейдона, который мечется по своей мастерской. Я его вижу гораздо отчетливей, чем вас, мистер Споуд. У памяти зрение не слабеет. Впрочем, мне кажется, что я стал гораздо лучше видеть. Скоро я опять смогу смотреть на эти самые лодыжки...
Старик надреснуто засмеялся - как старый дребезжащий звонок, подумал Споуд. Звонок, который хрипло надрывается в старинном доме, в комнате прислуги.
- И очень скоро, - продолжал мистер Тиллотсон, - я опять начну писать. Ах, мистер Споуд, мне на удивление везет, я верю в свое счастье, я верую в него. Ведь, если разобраться, что такое счастье? Всего-навсего другое обозначение понятия Провидение, несмотря на "Происхождение видов" и все такое прочее. Тысячу раз прав был Поэт-лауреат, когда сказал, что в честном сомнении гораздо больше веры, чем... одним словом... как бы вам сказать... Я рассматриваю вас, мистер Споуд, как посланца Провидения. Ваше появление стало поворотным пунктом в моей жизни, ознаменовало собой начало новой эры. Знаете, что я сделаю, когда мое материальное положение поправится? Заведу себе ежа.
- Заведете себе ежа, мистер Тиллотсон?
- Да, чтобы избавиться от тараканов. Еж - лучшее средство от этих насекомых. Он будет пожирать их, пока его не стошнит, пока он не объестся и не лопнет. Это, кстати сказать, напомнило мне одну мою шутку: мой бедный учитель Хейдон готовил эскиз фресок для нового здания парламента, и я предложил ему изобразить короля Иоанна, который умирает, объевшись устрицами. Я сказал тогда, что это важнейшее событие в истории английской демократии, классический пример вмешательства Провидения, устранившего тирана.
