Асхат был прав. Если чудом они уцелели, когда положили Ургина и Кучу, то сейчас уповать на повторное везение глупо. В перекрестном огне, да еще когда лупят из тумана, уцелеть мало шансов. Ну отомстит он, Гусаров, за Ромку со старшим – положит еще одного пещерного, может, двоих, и сам наверняка ляжет. Разумнее попытаться выжить и потом свести счеты.
– Давай, – Олег толкнул татарина в спину, сам выждал секунд десять, тоже побежал.
Спуск здесь был крутым, и наледь везде серым панцирем. Но выбирать не приходилось. Гусаров потянулся ногой к подтаявшему выступу, только подошва заскользила по льду. Летел, кувыркаясь и считая спиной камни, метров с семи, "Егеря", правда, не выпустил – без него и жизни нет. Угодив физиономией в глубокий снег, сразу поднялся.
– Туда! – Асхат махнул рукой вверх реке. Там берег дыбился покруче, под ним легче укрыться от пуль, если выследят и начнут стрелять.
Полчаса сверху слышались то приближавшиеся, то удалявшиеся голоса. Даже когда все вокруг съел туман, самовольцы продолжали рыскать вдоль реки. Понятно: оставлять в живых ходоков Оплота не хотелось. Ведь рано или поздно сведет судьба, и придется держать кровавый отчет. Но все-таки смирились пещерные, ушли ни с чем.
– Отчего они сделали так, Олеж? – Сейфулин сидел неподвижно между вмерзших в реку здоровенных сосен, сгрудившихся в беспорядке. Их валялось здесь много. После Девятого августа до первых чисел сентября по миру гуляла большая вода, соленая, пришедшая за тысячи километров с океана. Говорят, как вода спала, по поймам рек лежали туши китов и белух, а моржей, тюленей не счесть. Поваленный лес всюду несло нескончаемым потоком. Иногда встречались такие навалы сосен и кедров, что глянешь – содрогнешься: точно выкорчевало, унесло водой и дьявольским ветром пол тайги.
– Ублюдки они! – отозвался Гусаров, сняв шапку и стряхивая снег с длинных волос, которые он никак не хотел обрезать. – Вот потому, что ублюдки. Ходоковать к озерам хлопотно, так решили на нас разбогатеть, разжиться нашим шмотьем.
– Ну да, Трофим же знал, что мы будем в Пещерах к семнадцатому сентября. Слышь, вспомни: при нем у Огнееда брали заявку на товар. Сегодня шестнадцатое. Такая ерундень, Олеж, – Асхат, поежился, будто от крадущегося по коже холода, но было по прежнему тепло, с бурой коры сосен плакала таявшая наледь.
Вечер накатывался тихонько, серый как мышь. Туман относило к ближним гольцам, и по другому берегу реки открылся черневший на снегу лес.
– И все-таки, Сейф, что-то я не вникну в суть, – Гусаров упер ноги в толстое корневище и полулег, прикрывая подранный на животе свитер краем полушубка. – Нормально же шло прежде. Два года нормально. Вспомни, хоть раз ходоки против своих на разбой высовывались? Нет! По пьяне цапались, морды колотили – это святое, на ножах выходили и стреляли. Но так то по пьяне, а не на трезвую с таким собачьим расчетом! И зачем Бочкареву это нужно? Для поддержания штанов? Тогда по любому лучше промышлять рейдами к озерам. Трудно, слов нет, но риска в сто раз меньше. Ведь не могло быть у них уверенности, еще так по тупому, будто они в раз положат нас всех. Не могло… Значит, что-то не так.
– Лезем отсюда, – предложил Сейфулин, высовывая голову между желтых сосновых лапищ и оглядывая кромку обрыва. – Пока не стемнело, дотопаем хоть до тропы.
– Лезем, – Гусаров прополз под кедром и выбрался на площадку, свободную от ломаного леса. Задрав голову, стоял пару минут, прислушиваясь, не раздастся ли где-нибудь вдалеке говорок самовольцев. Было тихо, только река ворчала подо льдом, и слабо шумел ветер. Где-то каркнул ворон – чертова птица.
Конечно, ребятки Бочкарева не вовсе без головы, и могли где-то затаиться. Разумнее всего возле брошенных у подъема рюкзаков. Что теперь Гусарову с татарином делать без поклажи? Ведь в ней все патроны, кроме горстки рассованных по карманам. В ней палатка, спальники, кое-что из одежды, литровка ядреного самогона и жратва. А главное – товар. Без него нет жизни для ходока. Если нечего пустить в мен, тогда прописано две дороги: либо к лихим, бандитствовать на тропах или набегами, либо прощай свобода – гнуть на кого-то спину за тарелку похлебки из таежных корней. Через день рыбий хвост или беличья лапка. Кому такое существование мило? И дураку ясно, что сунуться к месту, где побросали рюкзаки. Авось, еще лежат?
Как забрались на кручу, осмотрелись немного, снова прислушались. Если самовольцы ушли, все равно подвох следовало ждать с любой стороны. И мерхуши могли появиться. И волки, и одичавшие псы часто сбегались к месту перестрелки: неглупое зверье давно уяснило, что там, где стреляют, остается человеческое мясо.
– Гарью что-то несет, – шепотом заметил Сейфулин.
Олег кивнул. Дымок какой-то плыл со стороны тропы. Но пахло явно не обычным костром, а таким редким, подзабытым смрадом, будто горело тряпье и пластик. Скала, возле которой проход, выступала из тумана острым углом, а вокруг стало серо так же, как было серо на душе. Гусаров, держа наготове карабин, двинулся к останцу, от которого до тропы всего шагов двести между ледяных глыб. Асхату объяснять ничего не надо – он опытный, держал дистанцию, крадучись справа.
Ближе к скале, где глыбы расходились на три гряды, дымом запахло резче, так что зачесалось с непривычки в носу. А через метров десять Олег увидел красноватый отблеск на снегу. Наклонившись и прижавшись ледяной горке плечом, сделал шаг другой, опасаясь, что мерзлая корка хрустнет под ногами. Но нет, обошлось: похрустывали только сучья в огне. Тогда Гусаров, не опуская карабин, набрался наглости высунуться. Вот и слабый, угасающий костер сбоку тропы. Вблизи никого… Дурь какая-то. Ведь не жгут костры просто так, ради того чтобы греть вечную зиму. Должны быть рядом самовольцы, должны, но не было. Присмотревшись, он определил ближе к скале распростертое тело, левее еще одно. Конечно, то самое место, где отдали души Ургин и Ромка Кучевой.
Завидев голову Асхата между снежных шапок, Олег подал ему знак отмашкой ладони. Татарин понял его, взял на себя труд обойти место по восточной сторонке. Сам Гусаров двинулся к началу подъема на скалу, где они в спешке покидали рюкзаки. Приближаться туда опасно, ведь участок до снежных наносов открывался для прицельной стрельбы сверху и от останцев, темневших на сером снегу, точно пни гигантских деревьев. Рюкзаков в закутке под скалой, конечно, накось, выкуси, да и не слишком Гусаров рассчитывал на роскошный подарок судьбы. Все-таки извлек Олег пользу из опасной прогулки: по следам уяснил, что самовольцы вверх не поднимались, а, похватав чужую поклажу, дали хода назад по тропе. Теперь можно вернуться к костру, не опасаясь, что неожиданным выстрелом тебе пробьют башку.
