— Вы, док, получаете профессорскую ставку. Попробовали бы вы жить на гонорары! — сказал Говард.
— Думаете, это сложно? — хитро подмигнул профессор студентам. — Придумываете героя такого тупого, что он только и умеет — бить, рубить, колоть. Посылаете его в какую-нибудь переделку. И смотрите, как он из нее выберется.
— У Конана вместо головы подставка для шлема, — сказал очкастый студент.
— Это у тебя подставка для очков! — возмущенно отозвалась Оксана. — Конан не так силой берет, как умом.
— И мужеством. Его варвары ценили превыше силы, — серьезно сказал профессор. — Подонков, уважающих только силу, ищите не в сагах, а в лагерях. Или в Рейхе.
— Роберт Исаакович, а зачем вы придумали Хайборийский мир? — спросила Оксана. — Вы же умеете писать про любое время, про любую страну — и так интересно!
— Из-за невежества он его придумал, — не без ехидства отозвался Иван Артурович. — Писал рассказы про все времена, и все с грубыми ляпами. То у него шотландец в Тамерлана из пистолета стреляет, то ирландец находит каких-то арийцев в южнорусских степях в одиннадцатом веке. Вот он и сочинил мир, где все так, как ему хочется.
— Но вы же сами пишите предисловия к книгам Роберта Исааковича про викингов и славян. И хвалите за достоверность, — возразила Оксана.
— Это он здесь так наловчился. После того, как я его хорошенько погонял его и поучил, где искать литературу.
— Да, здесь вы, док, серьезно мне помогли, — кивнул Говард. — Советские редакторы — сущие звери, особенно, когда несешь им историческую прозу. Это в Штатах напечатают любую чушь, лишь бы хорошо продавалась… А южнорусских арийцев я все-таки нашел.
— И где же вы их выкопали, сэр? — скептически прищурился профессор.
— Выкопал не я, а один сельский учитель. В Салтове Харьковской области. Оказывается, аланы жили там еще в десятом веке. А южнее, в нынешних Чугуеве и Змееве, даже в двенадцатом.
— Аланы — это наши предки. Мы, осетины — самый арийский народ на Кавказе! — воскликнул студент со светлыми волосами и смуглым кавказским лицом.
— Вот я и оканчиваю роман о Турлоге О'Брайене, саксе Этельстане и донецких аланах, — похлопал по портфелю Говард.
— Британия будет вам благодарна! — воскликнул Даня.
— И Украина тоже! — подхватила Оксана.
— А наша Осетия — больше всех! — с энтузиазмом откликнулся осетин.
— Правда, что вы написали сценарий о Рыжей Соне? — спросила Оксана. — Немцы такой фильм сняли, и якобы по вашим рукописям.
— Врут, как всегда, — отмахнулся американец. — У меня об этой хайборийской варварке только пара недописанных рассказов. А сценарий о Рыжей Соне у меня действительно есть. Только о другой. Здесь она — сестра султанши Роксоланы и обороняет Вену от турок. Нужно только найти хорошего украинского режиссера. Жаль, нет уже Сашка Довженко! Когда мы с ним снимали «Конана-запорожца»…
Беседу прервало появление двоих немногословных, подтянутых людей в штатском. Они расспросили студентов об обстоятельствах задержания. Затем один из чекистов сказал:
— Задержанного мы заберем. Товарищи Толкин и Говард поедут с нами. А вы можете идти на дежурство. Вы ведь сегодня на площади Маяковского?
— Да, там снова стиляги собираются стихи читать.
— Смотрите, чтобы все было строго по закону. Коричневая рубашка — не криминал, если только не со свастикой или со знаками СС. За стихи забирайте, только если они явно антисоветские. Заводские ребята-оперотрядники в поэзии не очень разбираются. Так что вся надежда на вас. Буковского, думаю, все в лицо знаете? Задерживайте сразу. На него уже объявлен розыск. Все! Желаю успеха, товарищи дружинники.
Два часа спустя Иван Артурович с Робертом Исааковичем потягивали пиво на скамейке на площади Дзержинского. Мимо куда-то спешили москвичи. С киноафиши простовато глядел неунывающий Чарли Чаплин. Бюрократам от Чарльза Чарльзовича теперь доставалось не меньше, чем капиталистам. Со страниц забытого на скамье «Огонька улыбались космонавты и целинники, Герой Социалистического Труда Олег Кошевой и журналист-международник Зоя Космодемьянская. А с высокого постамента окидывал все усталым взглядом бронзовый Феликс.
— Наконец-то управились с этими шпионскими делами! Ну зачем, казалось бы, спецслужбам мы, писатели? Мы же никаких военных секретов не знаем! — сказал профессор.
— Наши книги — сами по себе оружие в этой войне. Примерно так я говорил Сталину, когда извлекал вас из лагеря, — ответил техасец.
— И как всякое оружие, его могут использовать обе стороны. Я даже рад, что меня не печатают на Западе, по крайней мере легально.
— Зато меня печатают и экранизируют безо всякого спросу. И не платят ни цента. Мерзавцы! — американец сжал тяжелый кулак. — Публикуют всякую расистскую и колонизаторскую чушь, какую я писал по молодости. Захватили мой архив, отдали двум писакам, и те сочиняют про Конана под моим именем.
— Но ведь даже в Рейхе есть законы об интеллектуальной собственности…
— А меня по этим законам нет. Роберта Эрвина Говарда якобы замучили в НКВД. А вместо него пишет еврей Рувим Исаакович Гордон. И попробуй приехать к ним судиться. Живым не выберешься.
— Вы — еврей?! — расхохотался профессор. — Скорее за семита сойдет Гитлер. Или Геббельс. А меня вот одолевают здешние подражатели и продолжатели. Один знаток ископаемых пауков изобразил мордорцев поборниками прогресса, а эльфов — его врагами. Две комсомолочки представили Ангбанд этакой коммуной, а Моргота — не то Марксом, не то Христом. Приходится разъяснять таким, что пока я жив и пока в Союзе есть авторское право, они своих творений в печати не увидят… Да вот и один из продолжателей!
Он махнул рукой худощавому темноволосому человеку лет сорока.
— Подходите, Ник!
— Иван Артурович! Я уже черт знает что подумал, когда услышал, что вас повезли на Лубянку.
— Как видите, все обошлось. Просто моим творчеством заинтересовались орки. Нет, не здешние — западные… А вашу рукопись я прочитал. Она сейчас у меня на кафедре.
— И как она вам?
— Вы, Ник, неплохо поработали. Не все мне понравилось, но это, по крайней мере, Средиземье, а не пародия на него. Это мой мир. И он, похоже, начинает жить без меня… Только вот … очень жестоко вы пишете.
— Профессор, я же фронтовик! Прошел Ближний Восток, Шотландию, Аляску, Орегон, потом еще Афган…
— Я вот тоже фронтовик. Первой мировой… Да, мы живем в жестоком мире, к тому же разделенном. И надо что-то делать, чтобы он стал менее жестоким.
— И я воевал, хоть и не в молодости. И всю жизнь писал про тех, кто умел оставаться людьми даже там, где надо каждый день убивать, чтобы выжить. Пишите о них и вы, Ник. Думаю, у вас получится, — сказал Говард.
