Я снял заднюю стенку и заглянул внутрь. Сам не знаю, что я ожидал там увидеть. Просто мне показалось странным, чтобы человек пошел на мошенничество с грузовиком и на даровую починку телевизора. Какая-то выгода в этом наверняка была. В устройстве телевизоров я не очень-то разбирался, но даже на мой неопытный взгляд было ясно, что мистер Джонс сделал с внутренней схемой что-то странное.
Совершенно неизвестный компонент находился на внутренней стенке — небольшое приспособление, размерами не больше чем в два моих ногтя.
Я установил заднюю стенку и включил телевизор. Как и говорила миссис Тэйт, работал он очень хорошо. Лучше, чем ему полагалось. У меня было странное подозрение, что мистер Джонс сделал так, чтобы не надо было больше звать никакого мастера. У меня было подозрение, что этот компонент чем-то важен для мистера Джонса.
Интересно, сколько таких штук он установил в телевизорах по всему округу и, главное, для чего.
Я выключил телевизор и вышел. Доктор все еще разговаривал с Салли.
— …Он хочет сделать еще кое-какие анализы, — услышал я его слова. — Я могу взять тебя и Билли прямо сейчас.
Салли, казалось, пребывала в сомнении и собиралась что-то сказать. Но решение за нее уже было принято. Мальчик закричал диким голосом:
— Нет! Нет!
С неистовой силой молодого животного он вырвался из рук матери, прыгнул на землю и бросился к лесу с такой скоростью, что никто не смог бы его поймать.
Салли улыбнулась:
— Он испугался всех этих блестящих аппаратов и странных запахов, — сказала она. — Он не хочет возвращаться. А разве с ним что-нибудь неладно? Тот доктор сказал, что он здоров.
— Дело не в этом, — неохотно продолжал Каллендер. — Просто он хочет кое-что уточнить насчет рентгена. Это может оказаться важным на будущее. Ну вот что, Салли. Поговори-ка ты с мальчиком, а я приеду через денек-другой.
— Ладно, — сказала она. — Поговорю.
Доктор поколебался, потом сказал:
— Если хотите, я могу поговорить с шерифом насчет того, чтобы этого человека нашли. Раз это его ребенок, он должен что-то выплачивать на его содержание.
В ее глазах мелькнуло выражение тоски и задумчивости.
— Я всегда думала — возможно, если бы он знал о ребенке…
Миссис Тэйт не дала ей время закончить.
— Да и впрямь, — сказала она, — поговорите-ка с шерифом. Пора кому-нибудь что-нибудь сделать, прежде чем этот щенок сам станет мужчиной.
— Что ж, — сказал доктор, — попробуем.
Напоследок он бросил разочарованный взгляд на лес, где скрылся мальчик, мы попрощались, сели в фургон и уехали. Небо над нами совсем потемнело, а воздух стал тяжелым от запаха дождя.
— Что ты об этом думаешь? — спросил я наконец.
Доктор покачал головой:
— Будь я проклят, если знаю. Очевидно, внешние данные — наследственные. Если и другие…
— Тогда и отец — мутант. Просто мы должны учесть еще одно поколение.
— Такое объяснение проще всего, — сказал доктор.
— Разве есть какое-нибудь другое?
Доктор не ответил. Мы переезжали Ручей Опоссума, и начинался дождь.
— А что с телевизором? — спросил он.
Я рассказал.
— Надо прихватить Джада или ребят из электромастерской, чтобы они взглянули и сказали, в чем дело.
— Чем-то пахнет, — сказал доктор. — Воняет будь здоров.
Молния сверкнула так ярко и ударила так близко, что в моем сознании исчезло все, кроме огромной бледно-зеленой вспышки. Доктор взвыл. Фургончик перевернулся на дороге, покрытой тонкой пленкой грязи, и я увидел, как деревья устремляются на нас, а их верхушки наклоняются под внезапным ветром, так что казалось, будто они буквально прыгают вперед. Грома не было. Это я запомнил, не знаю уж почему. Фургончик задел за деревья. Послышался треск. Дверь распахнулась, я вывалился наружу и сквозь мокрое сплетение хлещущих ветвей упал на уходящую из-под ног землю. Я так и продолжал катиться по склону вниз, пока не оказался на дне ущелья. Я лежал там, ошеломленный, глядя снизу вверх на фургон, повисший у меня над головой. Я видел, как через раскрытую дверцу показались ноги доктора. Но тут сверкнула еще одна молния.
Она поглотила фургон, и деревья, и доктора в шаре зеленого огня, и когда вспышка погасла, деревья были выжжены и краска на опрокинутом фургоне пошла пузырями, а доктор катился и катился вниз по склону, очень медленно, как будто устал и не хотел торопиться. Меньше чем за три фута от меня он остановился. Волосы и одежда у него тлели, но это его не беспокоило. Его больше уже ничто не беспокоило! Во второй раз тоже не было никакого грома, хотя молния сверкнула совсем рядом.
Дождь поливал доктора тяжелыми струями, гася тлеющий огонь.
Джим Боссерт только что вернулся с освидетельствования тела доктора Каллендера. Впервые он мне почти понравился, таким больным и убитым он выглядел. Я придвинул к нему бутылку. Он отпил из нее, потом зажег сигарету и присел, дрожа.
— Это была молния, — сказал он. — Никакого сомнения.
Эд Беттс, шериф, сказал:
— Хэнк все еще настаивает, что это было нечто странное.
Боссерт покачал головой:
— Молния.
— Или сильный электрический разряд, — сказал я. — Ведь это одно и то же, правда?
— Ты же видел, как она ударила, Хэнк.
— Дважды, — сказал я. — Дважды.
Мы сидели в кабинете Боссерта в больнице. Был вечер, приближалось время ужина. Я потянулся к бутылке, а Эд спокойно сказал:
— Ты же знаешь, что может натворить молния… Несмотря на старую пословицу.
— В первый раз она промахнулась, — сказал я. — Просто промахнулась. Во второй раз — нет. Если бы меня не выбросило, я бы тоже погиб. И никакого грома не было.
— Вы были оглушены, — сказал Боссерт. — Вас оглушил первый удар.
— Она была зеленая, — сказал я.
— Шаровые разряды часто бывают зеленые.
— Но не простые молнии.
— Причуда атмосферы. — Эд повернулся к Джиму: — Дайте ему что-нибудь и отправьте домой.
Боссерт кивнул и поднялся, но я сказал:
— Нет, я еще должен написать о докторе для завтрашней газеты. Пока.
Разговаривать мне больше не хотелось. Я вышел, сел в машину и поехал в город. Я остановился у магазина и купил еще бутылку, чтобы скоротать ночь. При этом меня не покидало ощущение чего-то холодного и враждебного, и я думал о зеленой беззвучной молнии, и о мелких деталях, не имеющих отношения к телевизору, и о серьезном умном детском личике, которое было не совсем похоже на лицо взрослого мужчины. Человека из Грилианну.
Я приехал к себе, в старый дом, где теперь не живет никто, кроме меня. Я написал некролог о докторе, а когда закончил, было темно и бутылка почти опустела. Я улегся спать.
