Однажды в виде опыта мы подвергли хроноскопии ее старое письмо, и с тех пор она относилась к хроноскопу с некоторым предубеждением...
Мы последовали ее совету и бережно, страничку за страничкой перелистали обе тетради. Попорчены они были действительно очень сильно, и не случайно работникам Краснодарского краеведческого музея удалось узнать из них лишь немногое. Мы могли поступить двояко: или, прибегнув к помощи криминалистов, заняться кропотливой расшифровкой и восстановить в тетрадях все, что поддается восстановлению, или довериться хроноскопу. Совсем отказываться ют первого пути мы не собирались, но все-таки больше устраивал нас второй.
Начать хроноскопию мы решили с последних страниц второй тетради. Эти почти не пострадавшие страницы были исписаны крайне неразборчиво, рукой слабеющего, быть может умирающего, человека. Строки часто прерывались, потом Зальцман, словно собравшись с силами, возвращался к ним опять. У нас создалось впечатление, что на этих последних страницах Зальцман, теряя остатки сил, стремился записать нечто очень важное, такое, что он ни в коем случае не имел права унести с собой в могилу. Мы не сомневались, что расшифровка этих страниц позволит узнать главное: что случилось с экспедицией и сохранились ли результаты ее исследований.
...Уже собираясь уходить в институт к Березкину, я вспомнил, что в одной из книг имеется список участников экспедиции Жильцова.
Я быстро нашел его и прочитал:
"I) Жильцов-начальник экспедиции, гидрограф;
2) Черкешин-командир корабля, лейтенант;
3) Мазурин - научный сотрудник, астроном;
4) Коноплев-научный сотрудник, этнограф и зоолог;
5) Десницкий-врач;
6) Говоров-помощник командира корабля".
- Забавно, - сказал Березкин. - Зальцмана нет и в помине!
Березкин смотрел на меня, очевидно, полагая, что я должен немедленно все объяснить, но я сам ничего не понимал.
- Вот что, не будем зря ломать голову,-предложил я. - Хроноскоп чем-нибудь да поможет нам. Пошли в институт.
Хроноскоп стоял в кабинете Березкина. Как всегда в нерабочее время, прочный светлый футляр его был закрыт. Березкин нажал кнопку, и футляр распахнулся, открыв овальный экран и сложную систему настройки и программирования, так и оставшуюся для меня загадочной.
Подготовить хроноскоп к работе было для Березкина делом нескольких минут. Я устроился напротив экрана и приготовился смотреть. Немножко нервничая, я хотел, чтобы Березкин как можно быстрее дал задание хроноскопу. Но Березкин, как назло, медлил; видимо, он тоже волновался и в десятый раз проверял самого себя. Наконец он тяжело опустился на стул.
- Посидим.-Березкин улыбнулся чуть смущенной улыбкой и добавил: - Как перед дальней дорогой.
В сущности, мы даже сами до сих пор не подозревали, до какой степени мы неопытные хроноскописты. Сидя в абсолютной тишине в кабинете Березкина, я вдруг подумал, что мы хотим выпусить из бутылки джина, который потом закабалит нас, привяжет к себе, а то и поставит перед нами неразрешимые задачи. В самом деле, нельзя же было надеяться, что хроноскоп самостоятельно развернет этакую киноленту событий, избавит нас от анализа, и нам останется лишь роль пассивных наблюдателей. Плохо ли, хорошо ли, на хроноскопия потребует от нас полного напряжения умственных и духовных сил, полного раскрытия отпущенного нам исследовательского дара...
- С чего начнем? - спросил Березкин, вставая, спросил, хотя только и думал об этом последнее время.
- Посмотрим, как он писал, - имея в виду Зальцмана, предложил я.
Березкин безропотно согласился.
Он включил хроноскоп, сформулировав задание. Несколько мгновений, показавшихся нам бесконечно долгими, экран оставался совершенно темным, затем он посветлел, но изображение получилось не сразу, а когда получилось, мы увидели ту самую тетрадь, что подвергли хроноскопии, плохо заточенный карандаш и худые, изможденные руки.
Мы еще плохо знали свой аппарат, и потому не смогли бы сразу сказать, как хроноскоп определил, что руки принадлежали человеку, не занимавшемуся физическим трудом. Последнее обстоятельство не вызывало, однако, никаких сомнений, и тем неожиданней было какое-то неумелое обращение рук с карандашом и тетрадью.
- В неудобной позе лежит, наверное,-предположил Березкин и внес в задание уточнение.
Сразу же после этого на экране появилась условная человеческая фигура, неудобно полулежавшая на чем-то жестком - на досках, так решили мы.
Березкин снова подошел к хроноскопу.
- И болен, наверное, Зальцман, - сказал я. - Гражданская война все-таки, разруха...
Про себя я подумал: "Тиф" - и хотел сказать это вслух, но внезапно раздался глухой голос. Он прозвучал так неожиданно, что я невольно вздрогнул. У меня создалась полная иллюзия, что говорит больной, но говорил, конечно, не он: выполняя новое задание Березкина, хроноскоп произносил расшифрованные строчки.
"Нельзя предать забвению... Мучения... Совесть... Все должны знать... Обрекли на гибель... Спаситель...-равнодушно выговаривал металлический голос хроноскопа, и снова: - Совесть... Совесть... Правы или нет? Кто скажет?..Так нельзя дальше жить... Правы или нет?.. Спас, он же всех спас..." Пока хроноскоп старательно выговаривал последние слова, за которыми скрывалась какая-то трагедия, не высказанная ранее боль, измучившая душу, изможденные руки человека на экране еще продолжали что-то писать, но движения их слабели с каждой секундой...
Равнодушный голос хроноскопа еще раз повторил: "Правы или нет?" И вдруг после короткого перерыва произнес имя: "Черкешин", и звукоусилительная установка выключилась... Руки на экране с трудом сложили тетрадь и сделали слабую попытку засунуть ее под что-то плотное. Потом руки замерли. Все проблемы, даже последняя, самая жгучая, перестали существовать для Зальцмана.
Изображение на экране исчезло. Хроноскоп сделал все, что мог.
Некоторое время мы с Березкиным продолжали сидеть в темноте. Нам приходилось в какой-то степени домысливать за хроноскоп, и я, как живого, видел перед собою исхудавшего, измученного болезнями и сомнениями человека с тонким лицом, растрепанной седеющей бородкой...
Я спросил Березкина, нельзя ли уточнить портретную характеристику Зальцмана, и сказал, каким вижу его.
Березкин пожал плечами. Он еще раз подошел к хроноскопу, поколдовал около него некоторое время, и тогда на экране появился тот Зальцман, которого я представил себе мысленно.
- Уточнение произошло за счет дополнительных формулировок задания,- сказал Березкин.- Так что портрет Зальцмана - на твою ответственность.
А новый, уточненный Зальцман проделал на экране то же, что и его условный предшественник: руки на экране, после неудачной попытки запрятать тетрадь под нечто плотное, беспомощно замерли.
