А новый, уточненный Зальцман проделал на экране то же, что и его условный предшественник: руки на экране, после неудачной попытки запрятать тетрадь под нечто плотное, беспомощно замерли.
- Умер он или впал в забытье? - спросил Березкин, зажигая свет.
- Сыпняк, наверное,-ответил я.-Штука серьезная... Каждый из нас в этот момент думал не только о самом Зальцмане, не только о первом удачном испытании хроноскопа. Нас волновала тайна, которую стремился передать людям тяжелобольной человек, но мы были сломлены колоссальным нервным напряжением, понимали, что так, сразу, не сможем ее разгадать, и разговор скользил по поверхности, не затрагивая самого главного.
- Все-таки выживали,-не согласился со мной Березкин . - Кто был в девятнадцатом году в Краснодаре? Деникин? Что там мог делать Зальцман?
- Все что угодно.- Я пожал плечами.- И жить, и воевать, и скрываться...
- Да мы ж ничего не знаем о нем... А вдруг он жив? Ведь тетради могли пропасть!
- Зальцмана нет в живых. К сожалению, это бесспорно. Иначе он рассказал бы про экспедицию.
Березкин согласился со мной.
Мы ушли из института и по тихим ночным улицам Москвы побрели домой.
- А хроноскоп здорово сработал! - с гордостью сказал Березкин.
- Здорово, - подтвердил я.
Когда мы прощалисъ, Березкин спросил:
- Почему он вспомнил одного Черкешина?
- Постараемся выяснить это завтра, - ответил я. - Видимо, история исчезнувшей экспедиции сложнее, чем я думал. Во всяком случае, последние страницы дневника Зальцмана ровным счетом ничего не прояснили,
- Запутали даже.
- Придется нам, не откладывая, браться за расшифровку записей в первой тетрадке. Мы с тобой немножко погорячились. Нужно идти по цепи последовательно, не пропуская ни одного звена..,
Глава третья"
в которой рассказывается, что удалось узнать из тетрадей Зальцмана, какие новые разочарования поджидали нас, а также приводятся некоторые сведения исторического характера
Дней через пять, когда значительная часть записей Зальцмана была уже прочитана, позвонил Данилевский. Его-интересовало, беремся ли мы за расследование. Я ответил, что беремся и постараемся выяснить судьбу экспедиции. Я сказал это бодрым тоном, но оснований для оптимизма было пока очень мало.
Расшифровка тетрадей Зальцмана продвигалась сравнительно успешно, количество карточек с прочитанными и перепечатанными строками непрерывно возрастало, но и меня и Березкина не покидало странное чувство неудовлетворенности: словно мы читали не то, что надеялись прочитать. Это было тем более необъяснимо, что наши сведения об экспедиции постепенно пополнялись. Мы уже знали, как попал в экспедицию Зальцман, что сталось с доктором Десницким, что делала экспедиция в Якутске, кто такой Розанов, и все-таки...
- Как-то неконкретно он пишет, - сказал мне однажды Березкин. - Будто с чужих слов. Может быть, прихвастнул он? Услышал от кого-нибудь и записал?
Березкин сам тут же отказался от этого предположения - оно было слишком неправдоподобно.
- Вот что,-не выдержал я.-Пусть хроноскоп проиллюстрирует нам записи. Зрительное восприятие, знаешь ли. И потом, раз уж аппарат существует...
Березкина не пришлось уговаривать. Мы опять заперлись у него в кабинете, и хроноскоп получил задание. В ожидании новых волнующих сцен мы пристально вглядывались в экран, но... хроноскоп отказался иллюстрировать записи, "окно в прошлое" упорно не открывалось. Впрочем, это не совсем точно: "окно в прошлое" приоткрылось, но не так широко, как мы рассчитывали. Записи, которые должен был оживить хроноскоп, рассказывали о разных событиях, а на экране сидел и неторопливо писал худой человек с острыми локтями. Березкин вновь и вновь повторял задание хроноскопу, вкладывал новые страницы, десятки раз производил настройку, но результат получался один и тот же. Мы промучились до вечера, и в конце концов Березкин сдался.
- Чертова машина, - устало сказал он и опустился в свое кресло. - Никуда она еще не годится. Ее надо совершенствовать, а мы за расследование взялись.
- Мне почему-то кажется, что дело тут не в хроноскопе,-возразил я, чтобы немного успокоить и поддержать Березкина.
- Думаешь, в тетрадях?
- И это не исключено
- На зеркало пеняем. .
- Возникло же у нас с тобой при чтении чувство неудовлетворенности. Тут, вероятно, есть какая-то взаимосвязь.
Березкин быстро взглянул на меня и бросил папиросу в пепельницу.
- Все-таки мы работаем не с первоисточником, - сказал он.
- Я бы сформулировал это иначе. В том, что перед нами подлинные записи Зальцмана, а Зальцман - участник экспедиции, я не сомневаюсь. Но это не экспедиционные заметки. Видимо, уже в Краснодаре Зальцман по памяти восстанавливал события прошлых лет.
Березкин облегченно вздохнул.
- Не могли сразу такого пустяка сообразить! - Он любовно погладил корпус хроноскопа. - Стыд! А машина ничего, работает. Вот тебе - мигом отличит подделку от подлинника!
Вскоре мы закончили расшифровку записей Зальцмана и прочитали все, что поддавалось прочтению. К сожалению,
многие страницы, видимо, выпали из тетрадей и пропали, другие так сильно пострадали, что удалось восстановить лишь отдельные слова.
Немалое количество страниц, к нашему огорчению, было заполнено рассуждениями Зальцмана, не имевшими прямого отношения к экспедиции. Быть может, не лишенные сами по себе интереса, они, однако, ничем не помогали нам в расследовании, разве что мы полнее сумели представить себе характер их автора. Судя по всему, Зальцман был типичным представителем старой либерально настроенной интеллигенции, со склонностью к самоанализу и рефлексии, с обостренными представлениями о долге, совести, о благе отечества; он умудрялся переводить в плоскость моральных проблем почти все, чего касался в записках. К этому его, наверное, побуждала конечная цель: он хотел рассказать о чем-то таинственном, ужасном, по его представлениям, и подготавливал к этому своих вероятных читателей. Зальцману не удалось довести записей даже до середины:
они обрывались на рассказе о прибытии экспедиции в устье Лены. Затем следовала запись, сделанная во время болезни и разобранная с помощью хроноскопа. Кроме того, в первую тетрадь был вшит лист, по качеству бумаги, смыслу и стилю написанного резко отличавшийся от всего остального; только почерк был один и тот же - почерк Зальцмана.
Отложив тетради, мы решили подвести итоги.
Вот что мы теперь знали.
Жильцов и все другие участники экспедиции прибыли в Якуток уже после начала первой мировой войны, осенью 1914 года. Конечно, в далеком Якутске о войне знали лишь понаслышке, но все-таки экспедиция Жильцова показалась местным властям явно несвоевременной, относились они к ней с прохладцей и если не чинили препятствий, то и не помогали. Жильцову и Черкешину пришлось приложить немало усилий, чтобы выстроить небольшую шхуну, получить необходимое снаряжение и провиант. Они добились своего, причем, если верить Зальцману, особенно энергично и успешно действовал Черкешин. Сам по себе этот вопрос нас с Березкиным не очень занимал, но для себя мы решили особенно Зальцману не верить: Черкешин интересовал его с какой-то особой точки зрения, и он все время выдвигал командира шхуны на первый план. Немалую помощь Жильцову и Черкешину в подготовке экспедиции оказали политические ссыльные, которых в то время немало жило в Якутске. Узнав о задачах экспедиции, ссыльные добровольно приходили работать на верфь, а двое из них-Розанов и сам Зальцман - позднее даже приняли участие в экспедиции.
