На берегу, ожидая моего прибытия, толпились у лаборатории механики и ассистенты, которые долгие месяцы работали с такой глубокой верою, готовясь к этому решающему дню. Среди всех возвышались голова и плечи Джимми Велша, единственного американца среди них.
Я подрулил к берегу и поставил амфибию на якорь. Ко мне гребли на лодке, чтобы помочь добраться до твердой земли. Я отсутствовал меньше недели, большую часть этого времени провел в Гарамасе, ожидая предполагаемого письма от Тарзана.
Они приветствовали меня с такой буйной радостью, как будто встречали давно потерянного и воскресшего из мертвых брата: так тосклива, безлюдна и изолирована Гваделупа для тех, кто должен оставаться на ее уединенных берегах в течение пусть даже и краткого времени между прибытиями пароходов с материка.
Возможно, тепло встречи объяснялось желанием скрыть глубину тяжести расставания. Истинные мужчины всегда сдержаны в проявлении своих чувств. Мы были вместе месяцами, между нами возникла дружба, а сегодня ночью нас разделят космические расстояния и останется ничтожная вероятность того, что мы когда-нибудь снова встретимся. Для меня это последний день на Земле. Завтра я для них буду так же мертв, как если бы три фута земли скрыли мое безжизненное тело. Друзья видели мою грусть, они понимали: предстоящая утрата всего земного — это наиболее тяжелое для меня испытание из всех грядущих испытаний.
Я встречался с людьми многих стран, но ни у кого не было таких дружеских чувств ко мне, как у мексиканцев, не испорченных слишком тесным контактом с нерешительностью и жаждой денег уроженцев Соединенных Штатов. А потом появился Джимми Велш. Прощание с ним — как разлука с братом. Месяцами умолял он меня взять его с собой, и я знал, что он будет просить меня до последней минуты, но без необходимости я не мог рисковать еще одной жизнью.
Мы сообща погрузили продукты и материалы на вагонетки, используемые нами для транспортировки от берега до лежащего в нескольких милях в глубине острова лагеря, и отправили все это в сторону небольшого плато, где на направляющих рельсах в милю длиной лежала гигантская сигара.
— Все готово, — сказал Джимми. — Мы закончили все сегодня утром. Каждый ролик направляющих осмотрен по крайней мере дюжиной человек, мы оттянули старую корзину назад и проверили всю длину направляющей три раза при помощи платформы с грузом, а затем снова смазали все ролики доброкачественным маслом. Трое из нас проверили каждую единицу снаряжения и продовольствия отдельно. Мы сделали все, осталось лишь нажать кнопку: теперь мы готовы лететь. Ты собираешься меня взять, не так ли, Кар?
Я покачал головой.
— Пожалуйста, не надо, Джимми, — попросил я. — Я имею полное право рисковать своей жизнью, но не твоей, не забывай этого. Но я собираюсь подарить тебе мой корабль, чтобы ты всегда помнил меня.
Он был, конечно, благодарен, но все же не скрывал своего разочарования тем, что не сможет сопровождать меня, чему служило доказательством различие, которое он проводил между обводами «Сикорского» и старой корзиной, как он любовно окрестил огромный, похожий на торпеду аппарат, готовый унести меня несколькими часами позднее в космическое пространство.
— Тридцать пять миллионов миль, — посетовал он меланхолически, — подумай об этом! Марс вместо родных стен!
— Но это же мечта моей жизни! — горячо воскликнул я.
Ложе эстакады, с которого должна была взлететь ракета, было результатом целого года расчетов и консультаций. День отправления планировался заранее, и также задолго до этого были вычислены положение Марса относительно восточной половины неба в эту ночь и время старта: это было нужно, чтобы учесть вращение Земли и влияние ближайших небесных тел. Эстакада была проложена в соответствии с этими расчетами и построена с очень легким понижением на первых трех четвертях мили, а затем поднималась постепенно под углом в два с половиной градуса над горизонтом.
Скорость в четыре с половиной мили в секунду в момент старта должна была быть достаточной, чтобы нейтрализовать гравитацию: чтобы преодолеть ее, я должен достигнуть скорости в 6,9 мили в секунду. Обеспечивая необходимый запас скорости, я поставил на ракету двигатель, способный развить семь миль в секунду в точке отрыва от эстакады и десять миль в секунду при прохождении атмосферы. Какова будет моя скорость в космическом пространстве — неизвестно, но я базировал все расчеты на теории, что она будет не сильно отличаться от той, с которой я покину земную атмосферу, до того момента, когда я войду в гравитационное поле Марса.
Точное определение момента старта беспокоило меня больше всего. Я рассчитывал его снова и снова, но так много факторов необходимо было принять во внимание, что я счел нужным, чтобы мои расчеты проверили и перепроверили всемирно известные астрономы, математики и выдающиеся физики. Их выводы в точности соответствовали моим — ракета должна отправиться в путешествие незадолго до того, как красная звезда взойдет на Востоке. Траектория ее должна постоянно выравниваться дугой, на которую в первые моменты будет действовать гравитационное поле Земли, влияние которого будет падать (исходя из формулы взаимодействия массы и расстояния от поверхности Земли).
Так как ракета оторвется от поверхности Земли по касательной к кривой, момент отделения ее от эстакады должен быть хорошенько рассчитан, чтобы в конце концов за пределами поля тяготения Земли нос ее был направлен прямо к Марсу.
На бумаге эти расчеты казались очень убедительными, но по мере приближения старта, должен сознаться, я внезапно ощутил, что все базируется исключительно на теории, и до меня дошло крайнее безрассудство этой сумасшедшей авантюры.
На мгновение я был ошеломлен. Огромная шестидесятитонная ракета в начале эстакады в милю длиной маячила надо мною наподобие гигантского гроба — моего гроба, который швырнет меня обратно на Землю или на дно Тихого океана, или же забросит в необъятный космос, где мне придется блуждать до конца моих дней. Я боялся. Я допускал это и раньше, но теперь я ощущал не столько страх смерти, сколько внезапное осознание могущества космических сил, которым я противопоставлял свои ничтожные силенки, и это временами лишало меня решимости.
В это время я услышал голос Джимми.
— Давайте в последний раз, прежде чем вас выпихнут с Земли, осмотрим все внутри старой корзины, — предложил он, и моя нервозность и все предчувствия потонули в обаянии его спокойного голоса и прозаических манер. Я снова стал самим собой.
Вместе мы проинспектировали кабину, где были сосредоточены все приборы управления, достаточно вместительную и комфортабельную спальную каюту с широкой и удобной койкой, стол, кресло, материалы для письма и небольшую, хорошо подобранную библиотеку. За кабиной находился маленький камбуз, а за ним — кладовая, содержащая консервированные и обезвоженные продукты из расчета года полета. Около нее я разместил электрические батареи для освещения, приготовления пищи и обогрева. Здесь же были динамо-машина и газовый двигатель. Отделение на корме было заполнено ракетами и сложными механическими устройствами, по сигналу от приборов управления снабжающими топливом огневые камеры.
