- Вряд ли. Речка должна снова выходить на поверхность ниже ручья. Если ты завалишь ее, она может пересохнуть, или изменить русло. Кто-то может заметить это и начать поиски. Кроме того, это ведь не простая пещера.
- Да.
- Тогда постарайся сохранить ее.
Спархок нарисовал себе в воображении содрогающийся потолок галереи, катящиеся с грохотом валуны и облака каменной пыли.
- Что я должен сказать? - спросил он.
- Назови его Голубая Роза". Так его называл Гвериг, и он должен узнать свое имя.
- Голубая Роза! - повелительно воскликнул Спархок. - Разрушь пещеру, как того хочу я.
Самоцвет потемнел и яростные вспышки красного пламени полыхнули в его сердце.
- Он противится тебе, - проговорила Сефрения. - Об этом я тебе говорила. В этой пещере он был рожден, и ему не хочется разрушать ее. Заставь его, Спархок!
- Делай то, что я приказал, Голубая Роза! - рявкнул Спархок, сосредоточивая всю свою волю на самоцвете. Он почувствовал, как сапфир содрогнулся у него в руках. Дикий восторг охватил его, когда мощь камня подчинилась.
В недрах гор зародилось низкое угрюмое ворчанье. Земля содрогнулась и, казалось, пошла волнами, скалы покрылись трещинами, по ущелью покатились огромные каменные глыбы. Огромный утес над входом в пещеру тролля рухнул в мшистое озерцо, превратившись в груду гигантских угловатых валунов. Даже на таком расстоянии от грохота закладывало уши, ветер нес на север клубящиеся облака пыли. И снова, как в спиральной галерее, на краю зрения Спархока шевельнулась какая-то тень, темная и полная злорадного любопытства.
- Как ты себя чувствуешь теперь? - пристально посмотрев на него, спросила Сефрения.
- Немного странновато. Ощущаю в себе какую-то силу, какой раньше не было.
- Лучше не думай об этом. Вспоминай Афраэль, сосредоточься на ней. Забудь о Беллиоме, и пока это твое чувство не исчезнет, не смотри на него.
Спархок послушно убрал сапфир за пазуху.
- Похоже, здесь мы все закончили, - сказал Кьюрик, прищуриваясь на перегороженное завалами ущелье.
- Да, - согласилась Сефрения. - До пещеры теперь никому не добраться. А теперь пора подумать и о другом, милорды.
Кьюрик вздохнул, расправил плечи и огляделся вокруг.
- Займусь-ка я костром, - проворчал он и отправился за хворостом. Спархок принялся копаться в мешках и тюках, разыскивая что-нибудь на ужин.
Отужинав, они расселись вокруг костра.
- Каково оно было, Спархок? - поинтересовался оруженосец. - Я про Беллиом. - Он взглянул на Сефрению. - Теперь-то о нем уже можно поговорить?
- Увидим. Расскажи ему, Спархок.
- Ничего такого испытывать мне раньше не приходилось. Мне вдруг показалось, что ростом я вот с эту скалу, и все на свете мне под силу. Я поймал себя на том, что осматривался вокруг, выглядывая еще какой-нибудь утес, чтобы и его разломить надвое.
- Хватит, Спархок! - резко оборвала его Сефрения. - Беллиом пытается завладеть твоими мыслями, он хочет, чтобы ты опять прибег к его мощи. Постарайся думать о чем-нибудь другом.
- Об Афраэли, например? - сказал Кьюрик. - Или она тоже опасна?
- О да, - улыбнулась волшебница, - чрезвычайно опасна. Она может завладеть вашими душами даже быстрее, чем Беллиом.
- Твое предупреждение запоздало, матушка, похоже, она уже успела это сделать. Мне ее недостает.
- Но не терзайся особенно, Кьюрик. Она ведь и сейчас с нами.
- Да? Где же она? - оруженосец оглянулся.
- Ее дух здесь.
- Но все ж это не то, что раньше.
- Давайте лучше вернемся к Беллиому.
- Надо что-то делать. Хватка у него даже крепче, чем я думала, Сефрения поднялась и подошла к своей котомке. Порывшись в ней, она достала холщовый мешочек, большую иглу и моток красной пряжи. Все это пошло в дело - волшебница уселась у костра и принялась вышивать на холстине странный разбросанный узор. Губы беззвучно шевелились на напряженно сосредоточенном лице.
- Что-то не клеится у тебя, матушка, - заметил Спархок. - Рисунок-то неровный.
- Так нужно. И, прошу тебя, не отвлекай меня от дела, Спархок, некоторое время она еще вышивала, потом воткнула иглу в рукав, поднесла свое рукоделие к огню и напряженным голосом заговорила по-стирикски. Огонь затанцевал, поднимаясь и опускаясь, подчиняясь ритму ее речи. Внезапно пламя полыхнуло, едва не опалив холщовый мешочек в руках Сефрении. Теперь, Спархок, - сказала она, - клади сюда сапфир. Будь тверд, он, наверное, станет противиться.
Спархок был несколько озадачен, но подчинился - вытащив самоцвет из-за пазухи, попытался засунуть его в мешочек. Камень буквально жег ему руки, в ушах гремел оглушительный протестующий вой. В голове вдруг появилась мысль, что то, что он пытается сделать, просто-напросто невозможно. Стиснув зубы, Спархок с усилием втиснул камень в мешок и, собрав последние остатки воли, смог наконец разжать руку и выпустить своенравную драгоценность. Сефрения тут же туго перевязала горловину мешка веревкой, затянув ее концы в мудреный узел и обвив этот узел остатками красной пряжи.
- Ну вот, - вздохнула она, - это должно помочь.
- А что ты сделала? - спросил Кьюрик.
- Я обратилась к Афраэли. Она, конечно, не может лишить Беллиом силы, но может оградить от его козней нас и других. Это не лучшее, что можно сделать, но на скорую руку ничего другого не получится. Потом придумаем что-нибудь понадежнее. Возьми его теперь, Спархок. И постарайся, чтобы кольчуга всегда ограждала тебя от этого мешочка. Это тоже может помочь. Афраэль однажды сказала, что Беллиом не выносит прикосновения стали.
- Не слишком ли ты осторожничаешь, Сефрения? - спросил Спархок.
- Не знаю. Мне никогда не приходилось иметь дела ни с чем таким. Я даже не представляю себе, где кончается его власть. Но о его могуществе я наслышана, он опасен даже для богов.
- Для всех, кроме Афраэли, - вставил Кьюрик.
Сефрения покачала головой.
- Даже Афраэль была в опасности, когда держала его в руках, поднявшись из пропасти.
- Почему она не захотела оставить его себе?
- Моя богиня любит нас. И может быть это - наша единственная защита против него. Это чувство для Беллиома непостижимо.
Этой ночью Спархок спал плохо, беспрестанно мечась на одеяле. Во сне ему чудилась Сапфирная роза, висящая в воздухе перед его глазами, излучая завораживающее сияние. Из сердца этого сияния изливался звук - песня, притягивающая к себе все существо Спархока. Вокруг, почти вплотную к нему, теснились неясные тени. Черная тяжелая ненависть исходила от них. А вне круга беллиомова света виден был уродливый идол Азеша, расколотый им в Газеке. На лице идола отражались то похоть, то жадность, то ненависть, то презрение, рожденное уверенностью в собственной абсолютной власти.
