К сожалению, обещание оказалось обманом. Шейла не убежала от боли, но перешла на другой уровень, где боль явилась в иной, незнакомой прежде форме. Четвертое снадобье — оно было таким горячим, что обожгло ей слизистые носа и бронхов, — оказалось настоящей отравой. Оно вызвало спазмы, от которых у нее едва не лопнул череп и все поплыло перед глазами; казалось, в ее плоть вонзались тысячи кинжалов. По телу Шейлы бежали волны мучительной боли, словно она была заключена внутри гигантского церковного колокола, по которому били железными молотами, но вибрация эта была беззвучной, как будто Шейла оглохла.
Несмотря на ужасную пытку, она различала каждое слово Зармеродаха.
— Вскоре ты почувствуешь себя собой, — сказал он. — Ты почувствуешь, как Шейла соскальзывает с тебя, подобно ненужному высохшему кокону. Ты сможешь познать свое истинное «я», свою сущность — ты не сразу дашь этому определение, но поймешь, что ты уже существуешь. Ты сможешь понять возможности, скрытые в тебе, — это не сила в примитивном смысле слова, но некое эстетическое чувство, чувствительность к превращениям гормонов и ферментов в твоем теле, экстаз митохондрий, триумф фагоцитов. Эта жуткая боль — просто родовая травма, необходимое потрясение. Когда она уйдет, ты почувствуешь, кто ты на самом деле и кем ты можешь в конце концов…
Последние слова замерли на его тонких губах — снова позвонили в дверь. На сей раз за звонком последовали удары кулаком. Но криков «Полиция!» не было; вместо этого пришельцы заорали: «Даррен! Мы знаем, что ты здесь!»
Парни за дверью не обладали дьявольской интуицией Зармеродаха. Их «знание» совершенно не соответствовало действительности. Где бы ни прятался Даррен, дома его не было.
Седовласый старик снова протянул руку к своей ложке, но рука эта начала дрожать, хотя и едва заметно. В этот момент в дверь заколотили ногами. Дверь была не настолько прочной, чтобы долго выдерживать такие удары. Она затрещала и вылетела, ударившись о стену коридора.
Зармеродах уже поднес ложку к носу Шейлы. Струйки пара плыли ей в ноздри. Она почувствовала необычный аромат — раньше он бы ей совсем не понравился, но сейчас, в этот момент, он почему-то показался ей самым замечательным в мире.
Время, казалось, замедлило свой бег. Дверь столовой медленно распахнулась, и парни ввалились в проем. Только у одного была пушка, остальные размахивали ножами, и все четверо были готовы к нападению.
Было что-то невыразимо комичное в том, как они застыли на месте, увидев сцену, развернувшуюся перед ними. У них отвалились челюсти, глаза буквально вылезли из орбит.
Разумеется, при других обстоятельствах они бы принялись угрожать Шейле оружием. Они бы пообещали избить ее, ударили бы ее по лицу, не потому, что она отказывалась сообщить им, где Даррен, но просто потому, что они были накачаны наркотой и не способны контролировать агрессию. Может быть, они бы ее изнасиловали, а потом сказали бы себе, что «преподали Даррену урок». Но когда они увидели Шейлу, связанную и беспомощную, очевидно подвергаемую пыткам со стороны человека в костюме, пусть даже пыткам с помощью ложки, у них включились другие рефлексы. Шейла была одной из них, а ее мучил жестокий бюрократ.
Высокому человеку каким-то образом удалось пройти по улицам, не привлекая к себе внимания и не будучи ограбленным, но теперь он внимание привлек.
Члены стаи бросились на чужака. Возможно, сначала они просто собирались избить его как следует — но у троих были ножи. Парень с пушкой не воспользовался ею — он, по крайней мере, сохранил остатки разума. Остальные не испытывали такого благоговения перед смертоносной силой своего оружия.
Это убийство, возможно, сошло бы за непредумышленное; сами преступники не соображали, что совершают уголовное преступление, — ни один из них не смог бы сформулировать свое намерение за те несколько секунд, что были в их распоряжении. И все же за эти секунды высокий человек был приговорен — самое большее, через десять он уже лежал на полу без сознания, а через сорок был уже практически покойником; к этому времени сердце его уже остановилось, и мозг перестал получать необходимое количество кислорода.
Ложка с содержавшейся в ней ароматической смесью выпала у него из пальцев.
Шейла была спасена буквально в последнюю минуту. Если бы она вдыхала эти пары еще десять секунд…
Шейла действительно была спасена, и она это понимала. Если бы она вдохнула необходимую дозу пятого препарата, она перестала бы быть собой и начала бы неотвратимо превращаться в кого-то другого.
Она никогда не верила, ни секунды, в то, что действительно станет одной из бессмертных атлантов, готовой принять командование над своими покорными рабами и возродить к жизни своих сестер. Она не собиралась захватывать власть над миром и спасать человечество от самоуничтожения путем установления милосердной диктатуры. Она была не настолько сумасшедшей… но она знала, что, каким бы психом или дураком ни был Зармеродах, он был чертовски прав в одном. Она действительно была не той, кем себя считала, — никогда. Внутри ее, скрытая среди нагромождения ее клеток, жила стройная, подтянутая, мыслящая женщина — и эта женщина смогла бы вырваться из плена, если бы четверо жалких соперников такой же жалкой банды Даррена не решили, что пришла его очередь погибнуть в их дурацкой и никчемной войне наркодилеров.
Шейла понятия не имела, кем могла быть эта скрытая в ней личность. Она не смогла бы дать ей имя. Но она знала одно, и в этом не могло быть сомнений: эту ужасную боль стоило вытерпеть, если бы только Зармеродах смог завершить свой ритуал.
Это был ритуал, решила она, какое-то оккультное действо, а не простое колдовство. Это была церемония инициации, символизирующая переход на другой уровень существования, подобная свадьбе или получению диплома, но только в миллион раз более значительная и эффективная.
Шейла знала: независимо от того, стала бы она бессмертной из Атлантиды или нет, кем-то она все же стала бы. Она превратилась бы из гусеницы в бабочку, а может быть, еще лучше — в стрекозу или осу со смертоносным жалом. Вдыхая пары пятого снадобья, она не видела ничего конкретно, но ощутила такую жажду прозрения, какой никогда не ощущала прежде, о которой она и не подозревала.
Но она упустила свой шанс — скорее всего, навсегда.
Когда полиция в конце концов появилась вслед за «скорой», которую Шейла вызвала, чтобы избавиться от тела, она рассказала обо всем, что произошло. Разумеется, она не назвала имена убийц, но полиции не потребовалось много времени, чтобы выяснить, кто кого убил и почему. Были собраны свидетельские показания, все рассказы объединились в одну картину, и полицейские пришли в ярость. Они так хотели посадить этих парней за нечто более серьезное, чем незаконное хранение оружия, а Шейлу — хотя бы за препятствие ходу следствия. Однако на этот раз серьезных обвинений повесить ни на кого не удалось, хотя убитый, прежде чем свихнуться, был уважаемым океанографом.
