Ленг с кистью ходит от одного к другому. Подправит морщину, оттенит желвак на щеке. Добивается выразительности? Выразительность есть. Живости? Живость тоже есть. Добивается жизни. Требует от них рассказать, что происходило в долине. Оживляет волей, душой: заговорите!
И портреты заговорили.
В сумерках, когда работать было уже нельзя и Ленг устало сидел на стуле, все еще не отрывая глаз от портретов, он явственно услышал:
- Именем аллаха! Назад!.. - Это говорил полководец.
- Стой! - поддержал его сотник с дубовой челюстью. - Шакалы!
Оба пытались задержать бегущее войско.
- А-а-а-а... - донеслось с другой стороны, где был одноглазый воин и другие, раненые, измученные.
Вдали, в ущелье, гремели пушки. Падали люди. Кто упал тому не подняться.
Пушки били и впереди. "На Батарейке", - подумал Ленг.
- Правоверные! - Прибавился новый голос: воин со страшным лицом пытается остановить бегущих.
Лица, лица проносились перед дудожником. Слепые, полуслепые, с тремя глазами на двоих, измученные. Турки, черкесы все смешалось, бежало в панике. А голоса громче:
- Именем аллаха!
- Стой!
Лица вплотную. Голоса рядом, в ушах.
- Стой! - требовал сотник.
Ленг подходит к окну, захлопывает створки, чтобы не было слышно на улице.
Голоса заполняют комнату:
- А-а-а-а...
- Назад!
Ленг затыкает уши. Пятится из комнаты, закрывает дверь.
- Назад! Приказываю! - слышится из-за двери. Дрожащими руками Ленг зажигает лампу, присаживается к столу. Стынет ужин, принесенный Никитичной, Ленг не притрагивается к нему. Голоса не стихают:
- Шакалы! Стой!
- Правоверные...
Час сидит Ленг, второй. Липкий пот заливает ему лицо, шею.
- Именем аллаха! - приказывает полководец Амин.
- А-а-а-а... - льется в долине.
За полночь Ленг не выдерживает, собирает одежду - фуфайку, куртку - и уходит спать в сад.
Звезды горят над ним, река шумит под обрывом. Художник не может заснуть. Поднимается, подходит к дому и опять слышит:
- Шакалы! Собачьи души!
- Правоверные...
Ленг возвращается и уже не спит до рассвета.
Утром приедет Стеша, думает он. Вспоминает ее расширенные глаза: "Буду бояться..." Каждую неделю Стеша приезжает к матери, отказывая себе во всем, в личной жизни, Ивановна понимает это, горьким горем жалеет дочь: "Пропала девка!.." И Стешины слезы вспоминаются Ленгу, там, на крылечке клуба, звезда, светившая им обоим. Ленг смотрит на небо, пытаясь найти ту звезду. Где там, среди тысячи других звезд?..
Думает о работе. Опять о Стеше. Зачем ей этот ужас? вспоминает портреты. Понимает, что бежал из комнаты, лежит под кустами, прислушиваясь. Боится войти в дом.
Зачем этот ужас? Зачем эти лица? "Разве мы знаем мало?" звучат в ушах слова женщины. Знать, конечно, необходимо. Но не это, не это! - в отчаянии восклицает Ленг.
- Не то ты делал, Ленг! - говорит он себе. - Не то сделал!
Когда над горами встало зарево, ночные тени рассеялись, Ленг опять подошел к окну.
- А-а-а-а... - слышалось за стеклом.
Ленг распахнул дверь, вошел в комнату.
- Правоверные...
Стараясь ни на что не глядеть, Ленг сдирает со стен портреты, заталкивает их в печь. Чиркает спичкой, второй, подносит пламя к промасленным холстам и глядит, как они вспыхивают разноцветным огнем.
- Назад!
- Шакалы!..
Безжалостно Ленг мешает в печи, раздувает огонь.
- Именем...
Голоса стихают, задыхаются в пепле.
С минуту Ленг наблюдает, как гаснут последние вспышки пламени. Отряхивает руки, чувствуя, как прошлое, ужас сползают с него, высвобождая душу. Отходит от печи.
Плеснув водою в лицо, яростно вытирается полотенцем и, обновленный, идет на реку встречать Стешу.
