Но я отвлекся.
Минул год. Филидор уезжал на Гавайи и в нашем узком кругу давал прощальный ужин. Мы расположились на балконе с прекрасным видом на погрузившийся в сумерки Дворец Шайо и Эйфелеву башню, последней глядящую вслед заходящему солнцу. Скотт держал в руках свежую газету, я, помнится, подтрунивал над Филидором, обрушив лавину критики на его новую пассию -оперную певицу Сару Эрмон, он же пытался призвать нас к вниманию и провозгласить тост. Произнести его Филидор так и не успел. С улицы послышались громкие крики: "Стоять! К стене!"
Естественно, наши взоры обратились вниз.
Двое полицейских, один из которых держал в руке нацеленный на живую мишень пистолет, обыскивали юношу; тот, широко расставив ноги, стоял лицом к стене, опершись о нее руками. Он был необыкновенно высокого роста, где-то за два пятьдесят, очень худой, бритый наголо, плохо одетый, что-то еще о нем сказать было трудно -- он находился в тени здания и почти спиной к нам.
Потом они принялись его избивать. Сначала полицейский, державший великана на мушке, ударом рукоятки пистолета по затылку поставил его на колени, а после и второй страж порядка, видимо, уверовав в полную безнаказанность, картинно замахиваясь огромной ручищей, несколько раз прошелся резиновой дубинкой парню по пояснице. Но и этого ему показалось мало, поскольку затем он, схватив молодого человека за отворот ветхой рубашки, швырнул его к колесам полицейской машины, и тогда в ход пошли ноги в тяжелых ботинках.
Филидор первым не выдержал испытания столь жестоким зрелищем: поднявшись из кресла, он быстро удалился в дом. В никуда, в сторону отвернулся и я, но только на минуту, как скоро Скотт толкнул меня в плечо...
Каким-то образом вырвавшись из рук своих истязателей, юноша бросился наутек. Он бежал прямо на нас, но сейчас, вспоминая его лицо, я вижу перед собой только глаза -- два обычных и третий, на лбу...
Потом гулко прогремели выстрелы...
Мутант споткнулся, но первые секунды на ногах все же удержался, пробежав еще метров пять. Он и падал как-то странно: сначала, выбросив вперед правую ногу, сделал один гигантский шаг, затем, волоча за собой левую, почти сел на шпагат; и казалось, что выпрямиться уже не сможет, однако смог, чтобы, простояв так до тех пор, пока преследователи его не настигнут, рухнуть, словно вывороченный из земли столб.
Я и Скотт покинули балкон, прошли в комнату. Вечеринка была испорчена. Нас уже не тянуло к шуткам, веселой непринужденной беседе. В наступившей гнетущей тишине Скотт вдруг спросил:
-- Морис, однажды ты упомянул о ребенке без рта... расскажешь?
Я согласился и вкратце поведал друзьям о той трагической ночи...
Когда я закончил, Скотт, выдержав паузу, сделал тогда просто фантастическое резюме?
-- Они поглотят нас... и мы даже не заметим, как растворимся в них.
Он вовсе не собирался удивить или потрясти нас, нет, он говорил то, что думал, и, может быть, именно поэтому, по крайней мере на меня его слова произвели неизгладимое впечатление. А Скотт не спеша развивал свою мысль:
-- Согласно статистике, кстати, тщательно скрываемой, уже сейчас каждый пятый рождающийся в стране ребенок -- мутант. Примерно так же обстоят дела и во всем мире, разумеется, где-то хуже, где-то лучше... То, с чем ты столкнулся -- не самый распространенный вид мутации. Это так называемый симбиоз синдрома Аперта и синдрома Йохава... Парадокс трагедии рода человеческого в том, что мутанты вопреки всем законам природы становятся все более жизнеспособными. У мутантов рождаются мутанты. Причем далеко не всегда это родительская копия. Эксперименты матушки Эволюции продолжаются... Но что это я говорю о законах природы,.. -- законы-то, вероятно, уже не те. Несмотря на все старания системы здравоохранения, нормальные дети мрут как мухи. Из тех, кому сейчас три -- пять лет, половина -- с серьезными изменениями наследственности. И лично я не считаю эти данные завышенными...
Скотт оставил нас на пару минут, вышел в столовую за бутылкой виски, а вернувшись, продолжил:
-- Имя Павел Томашевский Вам не знакомо? Ему, пожалуй, больше, чем кому-либо из смертных, известно об этой проблеме. Он даже готовил к изданию книгу, плод десятилетних исследований,.. -- Скотт говорил все медленнее, все тише, -- ...я знал когда-то его: честолюбивый, уверенный в себе, дотошный до мелочей и всегда соривший деньгами...
-- Ты не испытываешь к нему особой приязни,.. -- заметил я.
Скотт промолчал. Тогда я спросил, в Париже ли он.
-- Хочешь познакомиться с ним? -- ответил Скотт, посмотрев мне в глаза. -- Знаешь, встреча с Томашевским не сулит ничего доброго. Недавно его убедили не выступать с серией статей о мутантах, у него были крупные неприятности... Одним словом, это не та тема, о которой говорят вслух... Потому-то и книга его не увидит свет... Впрочем, вот его адрес, -- и Скотт протянул мне свою записную книжку.
* * *
Уже на следующий день я решил удовлетворить свое любопытство.
Я оставил свой "ситроен" в ста метрах от дома Томашевского. Было около одиннадцати часов дня. И без того редких прохожих в этом тихом квартале распугал по-осеннему моросящий дождь, но утопающая в зелени каштанов набережная отметала всякую мысль о том, что лето уже покинуло Париж. И все-таки непогода именно по-осеннему словно нашептывала: "Какое, собственно, тебе до всего дело?.."
Однако в тот момент я поравнялся с четырехэтажным, одновременно богатым и изящным, особняком в стиле барокко, из которого выходил солидный господин в черном элегантном костюме. Он был шатен, роста -- выше среднего, с сердито-сосредоточенным и в чем-то печальным лицом, спрятавшимся за очками с толстенными стеклами; что-то было в нем от Пьеро, но Пьеро, ставшего совсем взрослым, с крупным носом, округлым подбородком, по-бульдожьи отвисшими щеками. Прячась под зонтиком, поеживаясь от непривычной для августа прохлады, он осмотрелся по сторонам, перешел улицу в двух-трех шагах от меня и направился вдоль набережной, приближаясь к тому месту, где стоял мой автомобиль.
Это и был профессор Томашевский, я не мог ошибиться,-- просматривая намедни старые журналы, я нашел его фото.
Павел Томашевский не спешил. Я без труда нагнал его и представился.
-- Простите... Я Вас не знаю, -- вежливо-холодно отвечал он.
-- Но Вы знаете доктора Скотта? -- несмело спросил я.
-- Вильяма,.. -- брови его взлетели кверху, он усмехнулся наполовину грустно, наполовину, уж так мне показалось, презрительно, -- ...Вильям Скотт. Вы друзья, коллеги?.. Так чем обязан?
Я солгал, сказав, что хочу подготовить статью для одного научного журнала...Однако Томашевский, услышав, что речь идет о мутантах, напрочь отказался иметь со мной дело. Сколько красноречия и сил потратил я, чтобы убедить профессора в моих честных намерениях, и все впустую.
