Солнце уже поднялось над горизонтом, когда мы тронулись в путь, огромное, желтое, вдвое больше того, которое видится с Земли. И с каждым днем нам предстояло видеть, как оно становится все огромнее, и двигаться по все более раскаленной поверхности. Но даже добравшись до центра Солнечной, мы сделали бы только полдела — нам ведь оставалось бы еще две тысячи миль до южной Сумеречной зоны. С Сандерсоном мы договорились, что он встретит нас там приблизительно через шестьдесят дней после старта.
Таков был в общих чертах наш план. Нам только нужно было проделывать ежедневно семьдесят миль, как бы жарко ни было, какой бы рельеф поверхности нам ни встретился. А обходы — мы знали отлично, что обходы опасны и потребуют лишних затрат времени, и это само но себе могло стоить нам жизни.
Майор дал нам детальные инструкции за час до старта.
— Питер, ты возьмешь головной вездеход, один из легких, который мы специально разгрузили. Стоун и я, мы пойдем на своих машинах ярдов на сто позади слева и справа от тебя. На тебя, Макиверс, падает задача буксировать волокуши, так что тебе придется особенно осторожно управлять машиной. Дело Питера — выбирать трассу нашего движения. Если возникнет сомнение насчет безопасности дальнейшего маршрута, мы будем разведывать путь пешком, а потом уж пускать машины. Ясно?
Макиверс и Стоун обменялись взглядами.
— Джек и я договорились поменяться. Мы прикинули, что волокуши может взять на себя он, а я зато получу побольше маневренности.
Майор вскинул острый взгляд на Стоуна.
— Ты согласен, Джек?
Стоун пожал плечами.
— Не возражаю. Маку очень хочется…
— Да какая разница? — Макиверс сделал нетерпеливый жест. — Я просто лучше себя чувствую, когда в движении. Не все ли равно, кому буксировать волокуши?
— Пожалуй, и то верно, — сказал майор.
— Тогда, значит, мы с тобой пойдем на флангах у Питера. Так?
— Конечно, конечно, — Макиверс подергал себя за нижнюю губу. — А кто будет вести разведку впереди?
— Похоже, что это поручено мне, — ввернул тут я. — Поэтому головной вездеход мы хотим оставить максимально облегченным.
— Совершенно верно, — подтвердил Микута. — Мы ободрали его так, что только рама да колеса остались.
Макиверс замотал головой.
— Да нет, я говорю про головную разведку. Надо же иметь кого-то впереди, по меньшей мере за четыре-пять миль, чтобы обнаружить дефекты и активные точки поверхности, — тут он уставился на майора. — То есть я имею в виду, что мы не увидим, в какую чертову яму мы лезем, если у нас не будет разведчика впереди…
— Для этого у нас есть фотосхемы, — отрезал майор.
— Ха-ха, схемы! Я говорю о детальной разведке. Основные элементы топографии нам ясны. Погубить нас могут мелкие дефекты, которые на схемах не видно, — он нервно отшвырнул схемы. — Послушайте, разрешите-ка мне на одном из вездеходов оторваться от колонны на пять, ну, может быть, на десять миль и вести разведку. Я, конечно, никуда с твердого грунта не сойду, но обзор у меня будет отличный, и я буду радировать Питеру, где удобно обойти всякие провалы. Тогда…
— Без фокусов, — перебил майор.
— Да почему же? Мы сможем сэкономить столько дней!
— Плевать мне на такую экономию! Будем держаться все вместе. Мне надо, чтобы до середины полушария мы добрались живыми. А для этого нужно ни на одну минуту не терять друг друга из виду. Уж альпинисту-то следовало бы знать, что в группе человеку всегда безопаснее, чем в одиночку, куда бы он ни попал.
Макиверс впился в майора взглядом, щеки его залились краской гнева. Наконец, он сердито мотнул головой.
— Ладно. Раз ты так сказал.
— Да, я так сказал и не шучу. И никаких выдумок не позволю. Мы все вместе придем к центру Солнечной и вместо закончим переход. Ясно?
Макиверс мотнул головой. Микута перевел взгляд на Стоуна, затем на меня, и мы тоже ответили ему кивком.
— Ну, и ладно, — медленно протянул он. — Раз мы все уладили, можно и трогаться в путь.
Нам было жарко. Даже если мне суждено забыть все события этого похода, одного я не забуду никогда — Солнца, огромного желтого Солнца, льющего на нас свой свет, не затухающий ни на мгновение, свет, с каждой милей все более и более жгучий. И, начав свой путь на юго-восток от лаборатории в Сумеречной зоне по длинной узкой расщелине, мы, свежие и отдохнувшие, знали, что эти первые несколько дней будут самыми легкими.
Я тронулся первым. Оглядываясь, я видел вездеходы майора и Макиверса. Они ползли, плавно переваливаясь на своих баллонах-подушках, по изрезанной и неровной поверхности расщелины. За ними тащился трактор Стоуна с волокушами.
Хотя сила тяжести здесь составляла всего одну треть земной, мощному трактору приходилось трудно. Лыжеподобные полозья волокуш врезались в рыхлый вулканический пепел, устилавший дно расщелины. Притом первые двадцать миль мы шли все-таки по проложенной колее…
Я не отрывал глаз от здоровенного поляроидного бинокля, ловя следы, проложенные предыдущими исследовательскими партиями до ближайшего края Солнечной стороны. Но через два часа мы миновали маленькую вышку передового обсервационного поста Сандерсоновской лаборатории, и следы исчезли. Тут еще никогда не ступала нога человека, а Солнце начало жалить все сильное и сильнее.
В эти первые дни мы не столько ощущали зной, сколько видели его. Наши теплоизолирующие костюмы поддерживали внутри довольно приятную температуру порядка 20 градусов по Цельсию, но глаза наши видели палящее Солнце и желтые сплавившиеся скалы по сторонам, и по каким-то нервным каналам шли искаженные сигналы: нас заливал пот, словно мы сидели в жаркой печи.
Восемь часов мы шли, пять спали. Когда наступал период отдыха, мы ставили наши машины вплотную квадратом, раскидывали над ними легкий алюминиевый солнцезащитный навес и располагались под ним на покрытых пылью и пеплом камнях. Навес снижал температуру градусов на тридцать пять сорок, только и всего. Затем мы ели (продовольствие лежало на передней волокуше), тянули из тюбиков белки, углеводы, жиры и витамины.
Майор железной рукой отмерял нам порции воды — иначе мы могли бы излишним потреблением воды за неделю довести себя до нефрита. Жажда мучила нас непрерывно, непрестанно. Спросите у физиологов или у психиатров, почему так бывает, — они приведут вам с десяток очень любопытных причин, но мы тогда знали одно и самое важное для нас — с нами было именно так.
В результате на первых нескольких привалах мы не могли спать. Никакие светофильтры не помогали, глаза жгло, головы раскалывались от страшной боли, но целебный сон не приходил. Мы сидели в кругу и пялились друг на друга. Потом Макиверс изрекал, что вот хорошо бы сейчас бутылочку доброго пива, и тут начиналось… Право же, мы бы тогда родную бабушку зарезали за бутылку пива со льда!
