Туэйт не ответил. Он положил тяжёлую винтовку к себе на колени и методично проверял работу хорошо смазанного затвора.
Далтон устало поднялся и взял свой чемодан.
- Пойду возьму номер. Полагаю, мы продолжим разговор утром. Может быть при дневном свете всё покажется иным.
Но утром Туэйт ушёл, по словам аборигенов – вверх по реке с наёмным лодочником. Оставленная им записка гласила лишь «Простите. Но нет толка говорить о человечестве – это личное».
Далтон гневно скомкал записку, бормоча себе под нос: «Дурак! Разве он не понял, что я пошёл бы с ним?» Он отшвырнул в сторону смятую бумажку и вышел искать проводника.
Они медленно тащились на запад вверх по огороженной зелёными стенами реке, темноводном притоке, впадавшем где-то в Шингу. Через четыре дня у них возникла надежда нагнать Туэйта. Его смуглолицый проводник, Жоао, ныне занимавшийся земледелием, оказался настоящим волшебником. Он сумел заклясть древний навесной мотор на лодке типа шаланды, которую Далтон купил у местного рыбака.
Солнце садилось в сумрак и вода, медленно колыхавшаяся впереди, была цвета ведьминой крови. Под её непроницаемым покровом mae dágua, Мать Вод, властвовала над скользкими тварями с острыми зубами. В черноте под сенью больших деревьев, где темно даже в полдень, было царство других существ.
Из лесу доносились плачущие, хрюкающие, ухающие голоса жизни, пробудившейся с приходом ночи, более свирепой и беспокойной, чем жизнь дневная. Человеку с севера чудится что-то непристойное в бурном лихорадочном бурлении здешней жизни. По сравнению с лесами умеренного пояса, мато было как мегаполис по сравнению с сонной деревней.
- Что это? – резко спросил Далтон, когда мерзкий одинокий вскрик пронёсся над водой.
- Nao é nada. A bicharia agitase, - Жоао пожал плечами. – Зверинец зазывает публику.
Его тон говорил, что bichinho, произведшие шум, не заслуживают внимания.
Но мгновение спустя маленький смуглый человек застыл. Он привстал на корме лодки, затем наклонился и выключил мотор. В относительной тишине его спутник услышал это – далёкий и неясный, из глубин чёрного мато, голос, чьё полное ненасытного голода знакомое кваканье заставило похолодеть его внутренности.
- Currupira, - сказал Жоао напряжённо. - Currupira sai á caçada da noite.
Он посмотрел на иностранца глазами, которые мерцали в гаснущем свете как отшлифованный оникс.
- Avante! – рявкнул Далтон. – Может, она ползёт к реке прямо сейчас.
Не первый раз они слышали этот зовущий голос, с тех пор как забрались глубоко в безлюдную страну болот, о которой в поселениях ниже по реке шёпотом рассказывали страшные истории.
Проводник молча завёл двигатель. Вода за кормой забурлила. Далтон напряг глаза, вглядываясь в темнеющий берег, за которым он бесплодно наблюдал на протяжении столь многих миль.
Но теперь, пока они скользили вдоль плавной излучины реки, он заметил маленькую красноватую искру вблизи берега. Затем, в последнем проблеске медленно гаснущих сумерек, он различил лодку, стоящую под изогнутыми древесными корнями. Это всё, что он разглядел, но движение красной искры рассказало ему, что человек, сидящий в лодке, курит сигарету.
- Туда, - приказал он тихо, но Жоао уже и сам увидел и направил руль к берегу.
Сигарета полетела в воду и зашипев погасла. Они услышали шуршание и плеск воды о борта, которые означали, что мужчина в лодке поднялся.
Они увидели его, когда Далтон включил фонарь. Приземистый смуглый мужчина с резкими чертами лица – caboclo, то есть человек со смешанной белой и индейской кровью. Он невозмутимо сощурил глаза от света.
- Где американский учёный? – спросил Далтон по-португальски.
- Quem sabe? Foi-se.
- Куда он пошёл?
- Nao importa. O doutor é doido; nao ha-de-voltar, - быстро ответил мужчина. – Не важно. Доктор сумасшедший – он не вернётся.
- Отвечай, чёрт побери! Куда?
Caboclo нервно дёрнул плечами и показал.
- Идём! – сказал Далтон и вскарабкался на берег, пока Жоао выключал мотор и спешно устанавливал лодку рядом с другой. – Он ушёл только что!
Лес был чёрным лабиринтом. Темнота его спутанных ветвей, казалось, выпивала луч мощного фонаря Далтона. Он боялся звать Туэйта и напрягал слух, но тревожные лесные шорохи и вскрики окружали его, поглощая звук человеческого движения. Он безрассудно ломился вперёд, несомый некоей инерцией предопределённости; за ним следовал Жоао, на деревянных ногах, бормоча под нос молитвы.
Потом, где-то очень близко громкий голос квакнул коротко и замолчал – так близко, что слушателя захлестнула волна слабости, будто парализующий электрический импульс прошёл по двигательным нервам.
Жоао упал на колени и обхватил обеими руками ствол дерева. В луче света его смуглое лицо блестело от пота, его глаза были расширены и невидящи. Далтон хлопнул его по плечу, но тот только сильнее обхватил ствол и жалобно захныкал:
- Assombra-me – Это сводит меня с ума!
Далтон направил луч фонаря вперёд, но ничего не увидел. Затем внезапно не дальше, чем в пятидесяти ярдах из темноты появился одиночный пылающий глаз, пролетел по воздуху и ударился об землю, вспыхнув ослепительным блеском с белым дымом. Яркий, как дневной, свет залил прогалину, и Далтон увидел силуэт человека, сжимающего винтовку и водящего её стволом из стороны в сторону.
Он бросился на сияние осветительного патрона, крича:
- Туэйт, идиот! Вы не сможете…
И тут куррупира заговорила.
Её рёв шёл как будто со всех сторон, от земли, с деревьев, с воздуха. Он был как удар под дых, от которого перехватывает дыхание. Он ревел, связывая волю слышащих, гася и втаптывая её, как угли тухнущего костра.
Далтон нащупал одной рукой карман, но его рука ускользнула в безвещественную пустоту, в то время как на его зрение угрожающе наступала слепота. Смутно он видел Туэйта, в двух шагах перед собой, начавшего поднимать оружие, но застывшего и лишь чуть покачивавшегося под ударами волн звука.
Уже пошла вторая тема – гипнотизирующее облигато приглашения к смерти, манящее сюда… сюда… от муки и ужаса, которыми затоплял сознание чудовищный голос.
Туэйт сделал шаг негнущимися ногами, потом ещё и ещё, по направлению к чёрной стене мато, что вздымалась за прогалиной. С содроганием Далтон понял, что тоже сделал безвольный шаг вперёд. Голос куррупиры триумфально усилился.
Могучим усилием воли Далтон приблизил пальцы, которых не чувствовал, к вещи в своём кармане. Как будто поднимая гору, он поднёс её к своим губам.
