Странно, но утром, проснувшись от звонка будильника, я не помнила, когда легла. Я вообще ничего не помнила — стояла у окна, думала «пусть ему будет хорошо», а потом вдруг…
На работу мне нужно было к девяти, родителей не оказалось дома: мама ушла в поликлинику, а отец уехал на завод, что-то они там сегодня сдавали, то ли новую конструкцию, то ли проект.
Я выпила большую чашку кофе, надела синий брючный костюм, подкрасилась в меру и поднялась на пятый этаж, впервые, по-моему, за все годы, что мы жили в этом доме. На площадке стоял покосившийся стул, а к одной из дверей крепилась табличка: «28. С.Н.Савранский».
Он открыл после первого же звонка, будто стоял за дверью. На нем был огромных размеров старый полинявший халат, запахнутый на груди и перевязанный толстой тесьмой. Когда-то халат был, наверное, красивого оранжевого цвета, но давно выгорел и стал похож на подстилку, по которой долго ходили; на груди остался едва различимый след то ли туфли, то ли утюга.
Квартира, конечно, оказалась запущенной. Я прошла за ним в комнату, которая, вероятно, служила гостиной, села на край стула, в точности такого же, какой стоял на лестничной площадке, и сказала, делая вид, что не хочу отнимать ни его, ни своего времени:
— А если, — сказала я, — нужно отыскать половину не мне, а другому человеку?
— Не вам? — переспросил сосед.
Он стоял, прислонившись к старому буфету, который даже на барахолке невозможно было бы продать не столько по причине ветхости, сколько по неоспоримой несовместимости с современной жизнью.
— Я понимаю, Юля, что вы хотите сказать, — сообщил он. — Честно говоря, никогда об этом не думал, это другая задача… То есть, в принципе, та же самая, но иные граничные условия. И коэффициенты в уравнениях просвета…
— Да-да, — сказала я. Меня не интересовали его заумные теории, я спрашивала о своем.
— Юля, — сказал он и повторил: — Юля… Я ведь вам хочу помочь…
— Мне, — сказала я. — Вы поможете мне. Если найдете половинку для человека, которого…
Я не смогла закончить фразу, что-то сдавило мне горло; сосед, к счастью, не обратил на это внимания. Он на меня и не смотрел, думал о чем-то, может, что-то высчитывал в уме.
— Знаете, Юля, — сказал он наконец, — вы задали очень интересную задачу. Когда ищешь для себя, то хотя бы понимаешь, кому твое счастье может нанести вред… находишь свои части в мире, становишься собой, делаешься сильным, но при этом отбираешь что-то у другого. Зная себя, можешь хотя бы оценить…
Я молчала.
— Но вы предлагаете решать за другого человека, — продолжал он. — Вы хотите найти для другого его второе «я», а может, третье и четвертое, я не могу сказать заранее, сколько компонентов бытия должно совместиться, чтобы этот человек стал собой… и кому это может причинить зло…
— Станислав Никонович! — воззвала я. — Не надо мне ничего говорить. Я не хочу об этом знать. Мне все равно. Мне нужно, чтобы он…
— Значит, это мужчина, — кивнул сосед.
— …чтобы он нашел наконец себя и стал счастливым человеком. Если второе его «я» — женщина, значит… ну, я перебьюсь. А если вулкан какой-нибудь…
— Вулкан может проснуться и обрести такую силу!..
— Пусть.
— Да, — сказал сосед, помолчав, — вы решили.
— Вам нужно его имя? — спросила я. — Адрес? Что-то еще?
— Нет, — покачал он головой. — Ничего не нужно.
— Я читала об одном целителе, который лечил по телефону всех, о ком его просили, даже имени не спрашивал. Он оказался…
— Шарлатаном, — кивнул Савранский. — И что? Мне не нужно знать имя… У американского фантаста Шекли есть повесть «Обмен разумов». Там главный герой, не помню кто…
— Флинн, — подсказала я. Шекли мне нравился в восьмом классе, я прочитала все, что могла найти, а потом разлюбила, потом у меня были Воннегут и Булгаков.
— Флинн, да. Он потерял девушку Кэти и попросил знакомого, специалиста по теории поисков, найти возлюбленную. «Хорошо», — сказал тот и пошел. «Куда вы? — удивился Флинн. — Вы ничего не знаете о Кэти, как вы будете искать?» «Скажите, — ответил приятель, — если бы вы знали о своей Кэти все: адрес, телефон, профессию, то могли бы найти ее сами?» «Конечно», — уверенно сказал Флинн. «Ну вот. Я знаю все о теории поисков. Зачем мне нужно знать что-то о Кэти?»
Савранский подошел ближе и посмотрел мне в глаза. Я думала… Я боялась… Нет, это был нормальный взгляд человека, уверенного в своей правоте.
— Я знаю все о Мультиверсе, — сказал он. — О многомерном строении всего сущего. И разделяющее ветви Многомирья пространство открыл я. Больше, чем об этом известно мне, не знает никто.
— Да, конечно, — сказала я и неожиданно оказалась на лестничной площадке перед закрытой дверью квартиры номер 28.
Это все, что я хотела рассказать о моем соседе Станиславе Никоновиче Савранском. Может, он и открыл пространство, где не было ничего, кроме света. Я читала в каком-то журнале, что в самые первые дни жизни Вселенная состояла из одного лишь света, а все остальное возникло потом, когда свет сгустился. Может, просвет между мирами, о котором говорил сосед, это и было на самом деле все, что осталось до наших дней от той, молодой, Вселенной?
Мне-то какая разница? Я ходила на работу, в воскресенье поехала с родителями в гости к дальним родственникам, у которых не была лет пять или больше. Несколько раз проходила по дороге на работу через блошиный рынок, но соседа больше не видела — то ли он продал не нужный ему фаянс, то ли все-таки решил, что неловко с его образованием, статусом… глупости, конечно, при чем здесь образование и статус, если умному и порядочному человеку не хватает пенсии для нормальной жизни?
Умному — да, в этом я не сомневалась. Порядочному? Он обманул меня. Он обещал найти Вите его половину, обещал сделать его счастливым. Конечно, он не мог этого сделать. Он даже не спросил имени. Задурил мне голову Шекли.
Все у Вити оставалось, как раньше. Я знала, у нас было много общих знакомых, и некоторые, как мне казалось, даже догадывались о том, что творилось в моей душе при одном упоминании его имени. Впрочем, время, наверное, действительно лечит. Я почему-то перестала вздрагивать, когда кто-нибудь вспоминал о Вите, а потом… сколько прошло времени? Полгода? Кончилось лето, осень выдалась дождливой, и я ездила на работу на троллейбусе, зимой мы познакомились с Мишей, и еще что-то происходило в моей жизни, что-то медленно менялось, что-то возникало, странное, необъяснимое… Однажды я поймала себя на том, что, вспомнив о Вите, не ощутила ничего, кроме равнодушного сожаления о чем-то далеком и мне не нужном. Потому, что прошло время — или потому, что рядом со мной был Миша?
