„Да он у нас фантазер“ — чего больше в такого рода сентенциях — хвалы или осуждения? И с чего бы это вдруг в наш век точности и рационализма заговорили о важности воображения? Да еще представители естественных и технических наук?
Чтобы уяснить причину, изобразим такую сцену. Аудитория, сидят люди.
— Дымное окно! — говорит один.
— Ледяное пламя! — вторит ему другой.
Собрание сумасшедших? Вовсе нет. Просто учеба. Слушатели — трезвейшие люди: инженеры, конструкторы, научные сотрудники солидной фирмы. Идет занятие по методу синектики — методу развития изобретательских способностей.
Добавим, что сцена, которую мы воспроизвели, — типичная. Ибо синектика — это прежде всего способ активизации воображения. „Дымное окно“ и тому подобная чепуха на деле никакая не чепуха, подобно тому, как бред, высказываемый во время „мозгового штурма“, — ценнейший бред. От слушателей требуют, чтобы они умели быстро находить несопоставимые понятия. Это, кстати, не так легко, как кажется. Ледяное пламя? Неудовлетворительно: в лаборатории получен горячий лед, так что „ледяное пламя“ — это всего лишь вариация на тему…
Хотите знать, сколько американские фирмы платят за краткие (не более шестнадцати дней) курсы синектики? От 20 до 200 тысяч долларов.
Когда новые идеи в науке и технике требовались от случая к случаю, когда за ними не охотились с вертолета и не нанимали шпионов, чтобы их выкрасть, бизнесмена не интересовало, что это за штука — воображение, зачем оно и как его развивать. Времена изменились: новшества требуются постоянно и в растущих количествах. Иначе обставят конкуренты. Тут-то и выяснилось, что рынок не отвечает потребностям. Что придумать новое трудно, что этим свойством человека не может наделить никакой диплом. Всякие разговоры насчет „божественного дара“ и „непознаваемости творческого процесса“ были тут же оставлены. Потребовалось дело! И скоро выяснилось (это было известно и раньше, но не привлекало внимания), что без воображения нет творчества.
Воображение тотчас стало товаром.
Напрашивается теоретический вывод, что как научная фантастика, так и просто фантастика в силу своей специфики может резко активизировать воображение. Ломать стереотипы, приучать не бояться слов „невозможно“, „не может быть“, давать навык видения в необычных ракурсах.
Вывод этот подкреплен экспериментально. Советские исследователи, проведя большую серию опытов и наблюдений, установили, что при прочих равных условиях те инженеры лучше усваивают и применяют творческие методы изобретательства, которые систематически читают фантастику.
Результат был тут же использован.
Сейчас на занятиях по изобретательству слушателям читают курс фантастики, вменяют им в обязанность следить за этой литературой.
Впрочем, та же синектика разработала уже не метод обучения, а метод изобретательства, который так и назван — научно-фантастическим (с его помощью, в частности, был изобретен новый тип застежки для космического Скафандра; задание шло от НАСА, срок истекал, а другие методы не срабатывали). Пожалуй, никогда еще литература не использовалась столь прикладным образом… Ни лучше, ни хуже она от этого, впрочем, не стала.
Иногда приходится слышать и читать соображения, что фантастика отучает от удивления. Что люди, начитавшись фантастических романов, без восторга, как нечто самоочевидное принимают новые достижения научно-технического прогресса. И что это плохо.
Даже если дело обстоит таким образом, то так ли уж это плохо?
Пора привыкнуть, что новизна стала постоянным спутником нашей жизни.
Что наука, техника и должны производить новинки, как конвейер автомобили. Что внимание, эмоции, мысли не мешало бы переключить на другое: на разумное использование (или неиспользование) новинок, на изучение последствий их применения, на то, как с их помощью улучшить жизнь.
Удивление — это эмоциональный фокус внимания. Современная фантастика обычно изображает сверхтехнику будущего без упоения всякими там киберами и прочими необычностями. Киберы будут; лучше уделим внимание человеку. С другой стороны, изумление и восторг нашего современника, когда он получил транзистор, были куда слабее радости тех, кто впервые увидел зеркальце и стеклянные бусы. Жалеть о такой эволюции чувств вряд ли стоит.
В последнее время возникли разговоры о кризисе фантастики, поскольку в Америке произошел спад изданий и закрылся ряд журналов. Столь же однозначных фактов по нашей фантастике нет: здесь книжный рынок настолько ненасыщен, что сокращение изданий никак не свидетельствует об уменьшении читательского интереса. Что же касается изменений на американском книжном рынке, то тут, в общем, нет ничего загадочногo. Интерес к чему-то не есть величина, неизменно растущая (с таким же успехом можно говорить о кризисе интереса к физике). Наблюдая явление со стороны, трудно сказать что-либо более определенное. Можно выдвинуть лишь гипотезу. На Западе сейчас ширится разочарование, вызванное тем, что ход научно-технической революции в условиях капиталистического общества сплошь и рядом оборачивается против человека (проблемы урбанизации, загрязнения среды и так далее).
Разочарование переносится на саму науку, технику, прогресс. И следовательно, на научную фантастику. С другой стороны, кризисные явления в недрах капиталистической системы побуждают людей искать идеалы, лежащие вне этой системы. Однако социальная фантастика по понятным причинам развивается в рамках господствующей идеологии. И если литература не в состоянии выйти за эти рамки, если она не может или не хочет дать ответ на новые запросы, то внимание к ней, естественно, ослабевает. Видимо, совокупность этих причин и вызвала спад в американской фантастике.
Однако долговременные перспективы развития фантастики от этого не меняются. Возрастание прогностических функций науки и литературы не мимолетная вспышка и не дань интеллектуальной моде. Это объективная потребность. Как и потребность в произведениях, которые отражают новую реальность, способствуют научно-технической революции, художественными средствами исследуют те перспективы, над которыми неизбежно задумывается современный человек.
