— Ага, — послышалась в голове довольная мысль волка, а уши проинформировали, что урчание волка раздалось заметно ближе, чем я рассчитывал.
Передо мной была поляна, до края леса — километр от нее, сюда часто по ягоды да грибы водили деревенских детей, первая радость схлынула от узнавания почти родных мест быстро, на ночь за грибами никто не ходит, а те, кто хотят пойти, с перепою просто не в состоянии шевелить ногами к тому времени, так что мой путь еще не окончен, и я продолжал ползти.
К середине поляны я решил передохнуть и сел, чему обрадовался — ребра перестали болеть, дышать я мог спокойно, но следующая картина, услужливо подсунутая мне уставшими глазами: волчонок, стоящий на всех своих лапах на краю поляны, и стрела, висящая у него в шерсти возле загривка. Стрела вышла из раны и теперь была только как украшение в свалявшейся шерсти зверя!..
— Я тебя догнал! — рожденная моим мозгом мысль была не моей, ну не мог я радоваться тому, что зверюга с клыками, перекусывающими кость (попадались остатки пиршества волчьей стаи колобком) потолще человеческой, может свободно дойти до меня и прекратить столь затянувшиеся догонялки..
— Хрен тебе! и чтоб по всей морде растереть, не хочешь? — сиплый голос, произнесший это, был моим, говорить тут просто больше не кому, но узнать его было сложно даже мне самому.
— Рррр..- низкий рык, услышанный ушами, был явно не согласием на мое предложение, тем более что в такт ему возникла новая мысль, но окрашенная сильной брезгливостью, — сам траву ешь!
— А у меня со здоровьем то получше, чем у тебя — я стою, а ты сидишь — волчья мысль была подкреплена неторопливым зевком, обнажившим на удивление белые зубы и на удивление крупные и многочисленные, чувство предвкушения было очень четким, предвкушения столь припозднившейся трапезы…
— Два дня терпел, так что можешь и еще потерпеть, — после первого звука мое горло отказалось разговаривать не только с волком, но и со всем миром, так что вторая часть фразы оформилась только в моем воображении, — куда тебе торопиться-то? Тоже сядь, посиди, раз уж разговаривать научился.
Я сказал «прощай» моему рассудку, разговаривать с волком — это не есть признак здоровья, тем более мысленно — как колдун какой-нить пришлый…ну и еще одно обстоятельство сильно пошатнуло реальность окружающего мира — волк СЕЛ!!!
— Ну, сел я, и что? — мысль была четкой, игривой и, почему-то, в ней было явное любопытство, волк явно перестал беспокоиться о своем здоровье и моих попытках уползти, он игрался…
— А на задние лапы подняться? а за своим хвостом покрутиться и поймать его!? — поток моих мысленных предложений, вызванный бредом или червивостью моей головы, или еще какими причинами, был прерван волчьей пантомимой: вставанием на задние лапы и круговыми прыжками в попытках поймать свой хвост. Закончилась пантомима четкой мыслью, появившейся в момент, когда волчара напрыгался и просто изогнувшись кольцом, поглядывая на меня, положил свой хвост себе в пасть и слегка его прикусил..
— Тьфу, надо помыться, воняю черт знает чем — вся шерсть свалялась — хоть сейчас добычей становись, — недовольство собой у волка было явным, у него даже аппетит почему-то пропал.
— А ты зачем мешок с собой волочил, он же тебе мешал ползти? — новая мысль волка была логичной до неприличия, как и вопрос в ней заданный..
— А там еда, я что голодный должен был ползти по лесу? — отговорка так себе, но лучшей у меня не нашлось, Ой, зря я еду помянул, крадущийся волк, да еще на тебя — это зрелище не для слабонервных.
— Достань еду! — мысль была четкой с явными оттенками угрозы, и я подумал, что если высыпать еду перед собой, то успею еще разок Рамом взмахнуть.
— Тебе руки прокусить или ты угомонишься? — новая мысль была четкой и наглой, и еще она была правдой, пока волчара развлекал меня, я успел оценить скорость, с какой он уже мог передвигаться. Один прыжок, максимум два, и его челюсти не только руки мне, но и шею перекусят, причем со спины, и обернуться не успею…
— Уж подумать нельзя, угрозы начинаются, я вот вообще сутки сам не евший, — попытки отстоять в словесном споре с волком не столь нужные охотничьи харчи, мне показались не плохим способом тянуть время, моя снесенная событиями крыша, радостно взмахнув соломой, выпустила воображение на просторы серого вещества, и я продолжал заговаривать волку его клыки и зубы…
— Давай делиться — предложил я.
— Давай, только делить буду я..- волк явно излучал удовольствие, получаемое от моих попыток сохранить мою шкуру в целости и без лишних дырок…
— А как ты будешь делить? — вопрос был не только не своевременным и глупым, но мое любопытство тоже, отодвинув страх, присоединилось к вырвавшейся на свободу фантазии, но и нагловатым…
— Как, как? Как получится! — волк явно на что-то собрался обидеться, читалось это четко, — …и железный клык убери, спрячь..
— А может не надо нож убирать? — я храбрился тоже, начиная получать удовольствие от нашего диалога.
Пришедшая смазанная картинка, где я почему-то сижу спиной к волку, моя шея четко подсвечена красным, с четырьмя яркими рубиновыми точками, подозрительно похожими на след от укуса, по две с каждой стороны шеи, и явное чувство нахлынувшего голода, отбили у меня охоту спорить на голодный волчий желудок. Я, развязав котомку, просто кинул ее в сторону волка.
— На, ешь, не лопни. — Расставаться с едой было все же жаль.
Последовавшая затем волна голода, замешанная на любопытстве, и придирчивое исследование содержимого моих припасов волчьим носом, с полной трансляцией вызываемых запахами волчьих эмоций, повергла меня в ступор. Я поверил, что я реально могу общаться с этим волчонком…
— Волком! — мысль была понятна, и легкая грусть в ней была мне удивительна, — у меня теперь нет стаи, а молодой и живой волк без стаи, это взрослый волк..
— Слышь волк! Ты мне поесть-то что-нить оставил? Делиться договаривались, а не философствовать, — вот, блин, бабка научила меня словам умников, а зачем мне они в деревне и не спрашивала. Глянь-ка, а в разговоре с волком пригодилось.
— А я оставил, доползешь маленько и ешь, не трону, за тобой интересно наблюдать, мысли слушать, — волчара поднес котомку на пару метров и разжал челюсти. Но, судя по звуку падения, котомка явно стала много легче.
У, проглот, — все же неистребимо в человеке желание всему дать объяснение или оценить, и, обнаружив в котомке бутыль с водой, я решил, что молча поесть тоже будет очень полезным, так как голод, щедро излучаемый волком в процессе рэкета меня, и отступающему чувству страха — оно вообще испарилось, пробудили и во мне волчий аппетит.
