— А если не уйду? — вызывающе бросил Щербань.
Десятки глаз смотрели на него. Нет, взгляды были далеко не дружелюбные. Щербань тряхнул чубом, отвёл глаза и поднялся.
— Подождите, — остановила его Саша. — Выслушайте ещё одно наше решение. Суд рекомендует комитету профсоюза поставить на обсуждение коллектива вопрос о моральном облике товарища Щербаня. А теперь закройте, пожалуйста, за собой дверь.
«Молодец, девка, хорошо драишь», — подумал боцман и попросил слова.
Поведение Щербаня окончательно доконало Новикова. Куда же он смотрел? Почему он не мог разгадать истинного лица Щербаня? Может быть, не хотел? Разве не щекотало самолюбия, когда Щербань все его скверные поступки называл поступками истинного моряка? Какими ничтожными казались теперь Новикову разглагольствования о чести и славе. «Слава» была только в ресторанах, а честь… Какая там честь! Новиков вздохнул.
А боцман говорил о достоинстве советского человека, говорил о верности, твёрдой, как алмаз.
В заключение предложили высказаться Новикову.
— Трудно мне будет…. У меня много недостатков и только одно достоинство: когда я даю слово, я всегда его выполняю. Ещё раз повторяю: с сегодняшнего дня нет старого Новикова. Считайте, что к вам в коллектив пришёл новый, незнакомый человек; он хочет подружиться с вами. — Новиков подошёл к Соболеву и нерешительно протянул ему руку. — Ты оказался на самом деле лучше меня. Давай будем друзьями, Вася.
— Давно бы так, — Соболев широко улыбнулся и крепко пожал руку Новикова.
Ночь. Чёрное небо над океаном. Порывисто дует северный ветер. Стонет океан…
В кромешной тьме «Ураган» петлял, как иногда петляет ночной подвыпивший гуляка, возвращаясь домой по пустынным улицам.
Глубоко в трюме траулера по желобу текла речка из живой рыбы. Она выбивалась под сильным напором из квадратного отверстия в носовой части судна и уходила в кормовой отсек.
Проходил час, другой, но всё так же двигался gо желобу поток живого серебра, так же петлял «Ураган» и было пустынно на палубе.
Такую картину увидел бы человек со стороны. На самом же деле на «Урагане», несмотря на поздний час, шла напряжённая работа. Вот уже третью неделю продолжалось испытание электрорыболовного оборудования. Как и всякое новое дело, оно не сразу пошло как по-писанному. То там не ладилось, то здесь. Потом, как говорят бухгалтеры, всё вошло в ажур.
Рыба облавливалась с помощью пульсирующего[1] тока в радиусе шестидесяти метров от анода — раструба рыбонасоса в наружной носовой части судна. Специальное автоматическое оборудование создавало импульсы тока необходимой величины и посылало их в воду, под судно. Возникало огромное электрическое поле, и с этого поля «Ураган» снимал «урожай» рыбы.
Ларин сидел в небольшой будочке у пульта управления. Вид у него был немного рассеянный. Испытания подходили к концу. То, о чём он мечтал ещё в институте, чему посвятил шесть лет своей жизни, упорной работы, — свершилось. Но Ларин знал, что это только начало. Впереди его ждало много других увлекательных проблем. Он закрыл глаза. Слышалось журчание воды в желобах. Приглушённо гудели машины. Потом все шумы куда-то исчезли.
Перед мысленным взором Ларина возникла странная картина.
Бесчисленные косяки рыб спешат к огромному сказочному дворцу в центре Тихого океана. И какое смешение рыбных «народов и племён». Кета рядом с сельдью. Стайка наваги и скумбрия. Грозная треска. Окуни. С больших глубин поднимаются камбалы, их братья палтусы… А что делается, что делается около сказочного дворца! Идёт драка! Громадные чёрные трубы глотают тысячи, десятки тысяч рыб. А из океана спешат новые и новые косяки… Ярко вспыхивает сферическая крыша дворца, поднимающаяся высоко над океаном. Ларин видит Лину и Сашу. Они в голубых купальниках, обе стройные, загорелые. Подходят к краю крыши. Прыгают. Идут по блестящему паркету океана. На паркете чёрный провал. Ларин хочет крикнуть: «Берегитесь!», но не может, горло сдавливает. Лина делает шаг и падает в чёрный провал. Саша идёт одна. Подходит. Кладёт руку на плечо, зовёт: «Вася!»
Ларин вздрогнул и открыл глаза. Перед ним стояла Саша в своём неизменном лыжном костюме и тормошила его.
— Вы пришли, вы пришли… — повторял он, глядя на неё удивлёнными глазами.
— Ну да, пришла, — проговорила она, позабыв вдруг, зачем пришла.
В глазах, которые смотрели сейчас на неё, не было затаённой печали. Печали, которая никогда не покидала их. Смеялись они или сердились — печаль жила в глубине зрачков. А сейчас её не было.
Саша всё ещё стояла перед Лариным и держала руки на его плечах. Он ощутил их тепло. То было её тепло. И он понял, что ему всё время не хватало этого тепла.
— Саша, — взволнованно произнёс он. — Саша…
Она улыбнулась и сняла руки. Лицо её зарумянилось. Оно было нежным, как лепестки цветущей вишни на заре.
На экране телевизора мелькали серебристые рыбы. Их жадно глотали две нерпы.
— Смотрите, — шептала Саша.
— Пришли на готовенькое, — так же тихо отозвался Ларин.
Вот она минута, когда многое надо сказать друг другу. Но что-то ещё сдерживало их. Они перебрасывались короткими фразами, вкладывая в простые, будничные слова только им понятный смысл.
— Саша, — Ларин взял её руки, — Саша, как хорошо, что вы были на катере и катер попал в шторм…
Она засмеялась и посмотрела на него.
— А почему там, на берегу…
— Не надо об этом, — и он притянул её к себе. — Саша, Саша, я хочу вам сказать…
— Нет, нет, — отстранилась она. — Вы посмотрите, что делается, что делается!
Ларин неохотно повернул голову к экрану. Дельфины. Откуда они? Обычно по ночам дельфины спят где-нибудь в прибрежных водах. «Неужели „Ураган“, следуя за косяком сельди, подошёл к берегу? Но чёрт с ними, надо досказать…»
— Василий Михайлович, — внезапно заговорил репродуктор, — косяк проходит в пяти километрах от острова Парамушир. Направление — Охотское море.
Невысказанному не пришло время… Дело, заботы вели человека, не давая остановиться.
— Как с тарой? — сухо спросил Ларин.
— Клёпка на исходе. Я думаю весь улов сдать на Парамушире. Рыбу частично отоварим клёпкой для бочек.
— А примут?
— У них план трещит. Радист случайно подслушал разговор директора комбината с Сахалинским совнархозом.
— Хорошо…
Репродуктор умолк.
На экране телевизора продолжали мелькать увлекательные картины подводной жизни, но нить мыслей, ещё минуту назад всецело владевших Лариным, оборвалась. Объяснения, к которому он стремился, не состоялось.
