Я повернулся к Лючии, молча стоявшей посреди комнаты.
— Лючия, — сказал я.
— Что? — она вернулась в мир откуда-то, где находилась последние минуты, взглянула в собственную память и сказала: — Конечно. Так бы я и сделала.
— Вот видите, — сказал я. — Лючия пришла в этот мир. За мной. Понимаете? Вам нужны доказательства?
— Нет, — резко сказал Лугетти. Ему не нужны были доказательства. Доказательства доказали бы только, что он плохой космолог и не смог правильно поставить начальные и граничные условия, а также учесть антропный фактор и другие мелочи.
— Гатти — это вы, верно? — с горечью произнес Лугетти. — Я… как я мог догадаться?
— Я и сам… — пробормотал я. — Хотя должен был. Но я, знаете ли, тоже сначала был уверен в том, что эту эмуляцию создала Лючия, вы мне внушили такую мысль, и я… И лишь когда объявился Балцано, я подумал: что-то не так. Не могла Лючия… Нелогично. Если она хотела найти своего Джанни…
Я подошел к Лючии и обнял ее, ей было холодно, ей было очень холодно и становилось холоднее, она дрожала, надо было заканчивать, иначе…
— Вот, — сказал я. — И когда я понял, что вы напрасно обвинили свою жену… Вам не ее мотив был нужен, а свой собственный. Вы себя хотели понять, верно? Себя, да. Вы любили жену, как же получилось, что она предпочла вам какого-то… даже не живое существо, как вы думали, а компьютерную программу, тоже, в общем, эмуляцию, но низшего уровня.
— А если… — сказал он.
— Если все это не эмуляция? — закончил я. — Вы не можете этого ни проверить, ни опровергнуть.
— Нет, — сказал он уверенно. — Теоретически это невозможно.
— Недостаток теории, — заметил я. — Но попробуйте.
— Что? — он знал, что я сейчас скажу.
— Вот окно, — сказал я.
— Я не…
— Это не больно, — сказал я.
— Я хочу жить…
— Вы и будете жить. Столько раз, сколько…
— Я ничего не буду помнить!
— Да, — кивнул я.
— Лючия, — сказал Лугетти.
Он хотел поговорить с ней, прежде чем принять решение.
— Буду в соседней комнате, — сказал я тихо, Лючия меня услышала, а услышал ли Лугетти — не знаю. Может, и услышал, это не имело значения.
— Не уходи, — прошептала Лючия.
Я не ухожу, — подумал я. — Но тебе нужно поговорить с ним. Иначе у нас с тобой ничего не получится. Вериано родился здесь, и если он не захочет уйти сейчас, то и мы застрянем здесь надолго, до конца его дней. Ты понимаешь это…
Хорошо, — подумала она. — Я поговорю. Только… не уходи далеко.
Я поцеловал Лючии пальцы и вышел в гостиную, тихо прикрыв за собой дверь. Почему-то мне казалось, что я увижу здесь неугомонного Балцано, но вместо него у большого плоского телевизора стояла и внимательно разглядывала картинку на экране синьорина Чокки, которой в квартире Лугетти делать было решительно нечего.
Я осторожно придвинул стул к двери, сел и негромко кашлянул. Телевизор показывал футбол: мадридский «Ройял» только что забил гол в ворота лондонского «Смарта», вратарь пытался вытащить мяч из сетки, но испанцы навалились на него всей командой, судья ждал, считая до десяти, а синьорина Чокки, болевшая, по-моему, за англиканцев, мрачно бормотала что-то себе под нос. Я кашлянул еще раз, и она, наконец, обратила на меня внимание.
— Не игра, а одно наказание, — сказала она, не удивившись.
— Как вы сюда попали? — невежливо спросил я.
— А вы? — вопросом на вопрос ответила синьорина Чокки.
Я промолчал, прислушиваясь. За дверью было тихо, то ли Лючия и Вериано молча смотрели друг на друга, то ли вели мысленный разговор, то ли говорили настолько тихо, что их не было слышно даже сквозь стены, проводившие звук — сейчас, во всяком случае, — так хорошо, что я слышал, как тикали часы, стоявшие на столе Лугетти.
— Вы думаете, — сказала синьорина Чокки, — она сумеет его убедить?
— В чем? — рассеянно спросил я.
— Ну… Чтобы он не делал этого.
— Чего?
— Не кончал с собой, я имею в виду.
Вообще-то Лючия собиралась добиться обратного результата.
Может, появление синьорины Чокки, может, напряжение этого тяжелого дня, может, какие-то иные физические эффекты, которые наверняка существовали и о которых я не догадывался, в общем, что-то, находившееся вне пределов моего сознания, заставило меня опустить голову, не смотреть (зачем смотреть и куда?), не слушать (да и не было ничего слышно, кроме тиканья часов) и, по возможности, не думать.
Что-то здесь не так… Я ощущал это, помнил… да, именно помнил, что все не так. Что — все?
Как я устал…
Тихий звук заставил меня открыть глаза. Из-за стены, в кабинете. Стон? Я дотронулся до дверной ручки, и она сама собой начала медленно поворачиваться.
— Осторожно, — произнес за моей спиной напряженный голос Чокки. — Что если там… другой мир?
Как же.
Ручка повернулась, дверь начала открываться, и я понял, что означал тихий звук — это был смех. Смех Лючии.
Я распахнул дверь, вошел в кабинет и посмотрел в сторону окна, где еще пять минут назад… или десять?… стоял синьор Лугетти. Окно было раскрыто настежь.
Лючия подошла ко мне сзади и прижалась лбом к моей спине.
— Он… — сказал я.
— Давай вернемся, наконец, — сказала она. — Пожалуйста. Почему ты ушел именно сюда? Почему именно такая капля… Странная у тебя фантазия, Джанни…
— У меня вообще нет фантазии, — сказал я, повернувшись.
Лючия… какие у нее были лучистые глаза, она смотрела на меня… все исчезло, и даже взгляд ее исчез тоже, мы остались вдвоем в пространстве, не заполненном материей и ничьими мыслями. А может, мне это только казалось, потому что мне ни до чего больше не было дела. Что-то происходило с моей памятью, я вдруг вспомнил, как мы с Лючией на планете, название которой я не мог произнести даже мысленно, поднялись на самую высокую гору и смотрели, как восходило на востоке оранжевое солнце, а на западе опускалось в воды далекого океана солнце белое, цвета смешивались в зените, и небо ходило волнами, будто в нем сталкивались разноцветные облака, но облаков здесь никогда не было, это сам воздух… но разве здесь когда-нибудь был воздух…
— Давай вернемся, — сказала Лючия. Или подумала?
— Синьора права, — сказала откуда-то издалека синьорина Чокки. — Смерть совсем не так хороша, как вы себе воображали.
Я вовсе не… Да? Неужели…
— Вериано, — сказал я. — Он сам решил или… ты…
— Джанни, — сказала Лючия, — Вериано нет, давай, наконец, вернемся, прошу тебя.
Я оттолкнул Лючию и подошел к окну. Внизу, на тротуаре, не было упавшего тела, не суетились люди, не стояла бело-желтая машина с мигалками, полицейские не сдерживали толпу, не огораживали место происшествия зелеными лентами…
