— С ней беседуют на кухне, — ответил капитан Касьянов. — Вам мы тоже хотели бы задать несколько вопросов. Это ненадолго, не беспокойтесь. Если вы правдиво нам все расскажете, то тотчас же будете свободны от нашего присутствия. — он кивнул парню. Тот подошел к тахте и, раскрыв саквояж, вытащил из него какое-то устройство. Я догадался, что это детектор лжи. Он хотел прикрепить его к моему предплечью, но я возразил, что левая рука у меня больна. Если ему так нужно прицепить ко мне эту штуковину, я передвинусь, так и быть, на другую сторону тахты, и пусть крепит ее к правой руке. Так и сделали.
— Что у вас с рукой? — как бы между прочим осведомился капитан Касьянов.
— Поранил, — уклончиво ответил я, — Сильно травмировал.
— При каких обстоятельствах?
— Это относится к теме допроса? — поинтересовался я.
— Мы сами решаем, какие задавать вопросы, — спокойно сказал капитан Касьянов. — И это пока не допрос. Дружеская беседа…
— С детектором лжи, — ехидно заметил я.
— Должны же мы быть уверены, что вы говорите правду, — ответил он, но о своем вопросе не забыл. — Так все-таки, при каких обстоятельствах?
Я понял, что он не отвяжется, и что придется врать. Я мысленно коротко помолился и пошевелился, задев больным плечом подушку. Когда-то я читал, что боль и сбой дыхания могут обмануть детектор лжи, но я не был в этом уверен и не очень представлял, как это можно сделать на практике. Тем не менее, я хорошо умел незаметно на полторы-две минуты останавливать дыхание — этому помогала любовь к подводному плаванию, которым я занимался летом, плавая под водой через Крестовку и другие небольшие речки и каналы, пересекающие острова. Я решил попробовать через раз комбинировать эти приемы — может быть, удастся обмануть устройство увэдэшников.
— Занимался на днях бегом. И меня ранило пулей.
— Кто стрелял?
— Не знаю.
— Как так?
— Ну вот так и не знаю. Это была шальная пуля. Не в меня стреляли.
— Была какая-то перестрелка?
— Нет, ничего такого не было, просто летела одинокая пуля, летела себе, летела, а потом попала мне в плечо, — меня стало слегка заносить, иногда я юродствую, когда злюсь. А сейчас я злился. И я не старался погасить свою злость. Мне казалось, что любое отклонение от нормы может помочь мне обмануть детектор. — Плечо невыносимо ныло, но на всякий случай я еще и перестал дышать. Прибор в руках длинного парня, похоже, зашкаливало, но он воздерживался от комментариев. Вероятно, у них была договоренность дать мне высказаться до конца, а потом сверить мой рассказ с показаниями детектора. Или, возможно, у них была своя система опознавательных знаков, о которой мне не дано было даже догадываться.
— В какое время? В каком месте это случилось?
— Понятия не имею, где-то здесь, на Петроградской. Что-то толкнуло меня в плечо, но я не обратил внимание, когда именно это случилось. Я не знал, что меня ранило.
— Да, возможно, такое бывает, — согласился капитан Касьянов. Но число вы помните?
— Нет, я сильно заболел затем, и даже сейчас не представляю, какое число.
— Двадцать четвертое.
— Два, может, три дня тому назад.
— Вы уверены, что это происходило на Петроградской стороне?
— Да.
— Какой ваш обычный маршрут?
— У меня нет постоянного маршрута — бегу, куда ноги несут.
— Это не сообразуется с системой Купера, о которой вы рассказывали патрульному.
Так, он знал о патрульном. Он знал о сатанисте. Он знал, что меня преследовали. Он знал о системе Купера, о которой я не имел никакого представления, кроме того, что это система бега для стариков и физически немощных людей. Мне надо было срочно постараться уйти в сторону. Не дать ему затянуть меня в скользкие темы. Но его-то цель была как раз разговорить меня на эти темы. Что я мог сделать? Я резко повернулся, надеясь, что опять испытаю болевой шок — и потеряю сознание, умру — все, что угодно, только не отвечать на эти вопросы, которые провоцируют меня рассказать о той ситуации, о которой я не имел ни малейшего права рассказывать. Я испытал острую боль, но, не настолько сильную, чтобы потерять сознание — видимо, рана начала заживать, недаром Хиппа с ней столько возился. Только бы не выдать Хиппу… И что там рассказывает обо всем этом Дашка? Мы обсудили в общих чертах версию моего ранения, но не в деталях. Если Дашку поймают на какой-нибудь неувязке, то легко расколют. Врать она не умеет. Впрочем, давно ли я сам стал привыкать ко лжи?
И тут, словно поняв, что пора выручать батьку, проснулся Цыпленок, увидел в комнате чужих людей и истошно завопил.
— Позовите, пожалуйста, жену! — попросил я.
— Мы сами его отнесем к ней, — сказал капитан Касьянов и кивнул долговязому парню. Тот отошел от тахты к кроватке, вытащил из нее Цыпленка. Внутри меня что-то оборвалось. Чужой человек, не просто чужой — враг — взял на руки моего ребенка. Мне самому хотелось протестующее закричать, вырвать у него малыша, но я почувствовал, что полностью беспомощен в этой ситуации. Я не могу им приказать привести сюда Дашку. И бесполезно их просить. Так стоит ли унижаться? Стиснуть зубы и терпеть. Это мне и пришлось сделать. Через минуту долговязый парень вернулся и «дружеская беседа» с органами безопасности возобновилась.
— Систему Купера я не очень знаю, — честно сознался я. — Я слышал, что бегать надо много и медленно, именно так и стараюсь делать, но глубоко никогда в нее не вникал.
— Ну предположим, — кивнул Касьянов, — еще одно предположим. Посмотрим, сколько у нас их наберется к концу разговора.
— В жизни не все укладывается в простую схему, — попробовал я снова уйти в сторону от конкретных вопросов. Но Касьянова было не так легко сбить с намеченной им темы. И сейчас он меня чуть не поймал:
— Вас ранило до встречи с патрульными или после нее?
— Я же сказал вам, что не помню, когда это случилось. Может быть, вообще не в тот день.
— Куда вы побежали после встречи с патрульными?
— До моста, до Каменноостровского, потом направо.
— А не по мосту?
Я почувствовал, что надо сосредотиться и быть внимательным. Возможно, увэдэшник блефует, а, возможно, у него есть какие-то доказательства того, что я был на острове.
— Черт! Плечо очень болит, позвольте принять обезболивающее, капитан?
— Пожалуйста.
Я потянулся к прикроватному столику и взял с него антибиотик, выпил его, обезболивающее оставил нетронутым. Во время возникшей в разговоре паузы я обдумывал, что я должен сказать дальше. И решил рискнуть — спровоцировать капитана раскрыть карты.
