Повинуясь скорее рефлексу, почти не соображая, что я делаю, но тем не менее прекрасно понимая, что решение в доли секунды всегда оправдывает себя, я выхватил левой рукой из-за пояса колоду карт и швырнул ее Блейзу, который на секунду как бы завис над пропастью (так быстро среагировали мои мускулы), и крикнул во все горло:
— Лови скорее! Скорее же, идиот!
У меня не было времени увидеть, что произошло дальше, пришлось отражать атаки и самому нападать. Но колоду он поймал. Это я успел увидеть краешком глаза.
И тогда начался последний этап нашего восхождения на Колвир. Чтобы не терять время, просто скажу, нам удалось это сделать, и, тяжело дыша, я остановился на верхней площадке, поджидая, пока вокруг меня соберется мое оставшееся войско.
Мы построились и начали наступать вперед. Около часа потребовалось нам на то, чтобы дойти до Большой Арки. Мы прошли ее и вошли в Амбер.
Где бы сейчас ни был Эрик, я уверен, он никогда не предполагал, что нам удастся зайти так далеко.
И я задумался о том, где сейчас Блейз. Хватило ли у него времени на то, чтобы выхватить карту и воспользоваться ею, прежде чем он достиг дна пропасти? Думаю, что этого я никогда не узнаю.
Мы недооценили противника, недооценили по всем статьям. Сейчас его войско намного превосходило нас численностью и нам просто не оставалось ничего другого, как только биться до последнего так долго, как только мы могли продержаться. Почему я свалял такого дурака и бросил Блейзу свою колоду? Я знал, что у него не было своей, и поэтому действовал инстинктивно, по тем рефлексам, которые скорее выработались у меня на Отражении Земли. Но ведь я мог использовать карты, чтобы скрыться, если меня разобьют вконец.
Меня разбили вконец.
Мы дрались до самых сумерек, и к этому времени у меня оставалась всего горстка воинов.
Нас окружили на тысячу ярдов внутри самого Амбера и все же достаточно далеко от дворца. Мы уже не шли вперед, а защищались и погибали один за другим. Мы потерпели поражение.
Льювилла или Дейдра предоставили бы мне убежище. Зачем я сделал это?
Я убил еще одного солдата и перестал думать о своем поступке.
Солнце опускалось, начало темнеть. Нас оставалось всего лишь несколько сотен, и мы не приближались к дворцу ни на шаг. Затем я увидел Эрика и услышал, как он громко кричит, отдавая какие-то приказы. Если бы я только мог ближе подойти к нему. Но я этого не мог.
Может быть, я и сдался бы ему в плен, чтобы пощадить жизнь оставшимся моим солдатам, которые дрались хорошо и сослужили мне хорошую службу, чем бы не кончился этот бой. Но сдаваться было некому и никто не требовал от меня сдачи. Эрик не услышал бы меня, даже если бы я закричал во все горло. Он был далеко и командовал.
Так что мы продолжали биться, и у меня оставалась всего лишь сотня воинов.
Скажу короче. Они убили всех, кроме меня. На меня же набросили сети и сбили тупыми стрелами без наконечников.
В конце концов я упал, и меня начали глушить дубинками по голове и связали, а дальше начался какой-то кошмар, который все не проходил, чтобы я ни делал.
Мы проиграли.
Пробудился я в темнице, в подземелье, глубоко под Амбером, сожалея, что мне удалось дойти до самого конца.
Тот факт, что я все еще оставался в живых, означал, что Эрик строит в отношении меня какие-то свои планы. Перед моими глазами возникали видения колодок, огня и щипцов для пытки. Я предвидел ту деградацию, которая мне грозит, лежа на сырой соломенной подстилке.
Как долго я оставался без сознания? Я не знал.
Я обыскал свою маленькую камеру, пытаясь найти хоть какой-нибудь предмет, с помощью которого можно было бы покончить с собой, но не смог найти ничего, что могло бы послужить этой цели.
Раны мои горели как солнце, и я очень устал.
Я улегся поудобнее и опять уснул.
Я проснулся, но ко мне так никто и не пришел. Мне некого было подкупить, и никто меня не пытал.
Никто не принес мне также поесть.
Я лежал там, завернувшись в плащ и вспоминая все, что произошло с тех пор, как я проснулся в Гринвуде и отказался от укола. Может, для меня было бы лучше, если бы я этого не делал.
Я познал отчаяние.
Скоро Эрик будет коронован в Амбере. А может, это уже произошло.
Но сон был прекрасным выходом, а я был таким усталым.
Впервые за долгое время я получил возможность спать, отдыхать и позабыть о своих ранах.
Камера была темна, сыра и в ней пахло.
Сколько раз я просыпался и вновь засыпал, я не помню. Дважды я находил воду и мясо на подносе у двери. Оба раза я съедал все без остатка. Камера моя была непроницаемо темна и очень холодна. Я ждал. Ждал. Затем за мной пришли.
Дверь распахнулась и появился слабый свет. Я моргнул от непривычки, и в этот момент меня позвали. Коридор снаружи был до отказа набит вооруженными солдатами, чтобы я не выкинул какого-нибудь фокуса. Я потер рукой щетину на подбородке и пошел туда, куда меня повели.
Шли мы долго, и, дойдя до зала со спиральной лестницей, начали подниматься по ней. Пока мы шли, я не задал ни одного вопроса, и никто ничего не пытался мне объяснить.
Когда мы дошли до верха, меня провели уже по самому дворцу. Меня привели в теплую чистую комнату и велели раздеться догола. Я разделся. Потом я вошел в ванную с горячей водой, от которой шел приятный пар, и подошедший слуга соскреб всю мою грязь, побрил меня и подстриг.
Когда я вытерся насухо, мне дали чистые одежды — черные и серебряные. Я оделся, и на мои плечи накинули плащ с серебряной застежкой в виде розы.
— Теперь вы готовы, — сказал мне сержант охраны. — Пойдемте сюда.
Я пошел за ним, а охрана пошла за мной.
Меня провели в самый конец дворца, где кузнец одел мне наручники и сковал цепями ноги. Цепи были тяжелыми, чтобы у меня не хватило сил их порвать. Если бы я начал сопротивляться, я знал, что меня избили бы до бесчувствия, и результат был бы таким же. У меня не было особого желания быть избитым до бесчувствия и поэтому я не сопротивлялся. Затем несколько стражников взяли цепи в руки и меня провели обратно в начало дворца. Я не глядел по сторонам на все то великолепие, которое меня окружало. Я был пленником. Возможно, скоро я буду либо мертв, либо безумен. И сейчас я ничего не мог с этим поделать. Беглый взгляд в окно сказал мне, что теперь ранний вечер, и я не испытывал никакой ностальгии, когда меня проводили по залам, где все мы играли детьми.
По длинному коридору меня провели в столовую дворца. Повсюду стояли столы, а за ними сидели люди, многих из которых я знал.
Самые прекрасные костюмы и платья Амбера горели и переливались на телах знати, и была музыка при свете факелов, а еда уже стояла на накрытых столах, хотя никто еще не приступал к пиршеству.
