Ушел ли он?..
Но наконец я убедился в этом.
Он больше не возвращался, но весь десятый день я пролежал в погребе, в полном мраке, зарывшись в уголь и не решаясь выползти даже за водой, хотя меня томила жажда. Только на одиннадцатый день я решился наконец выйти из своего убежища.
Прежде чем наведаться в кладовую, я запер на задвижку дверь между кухней и умывальной комнатой. Но кладовая была пуста: там не осталось ни крошки съестного. Должно быть, марсианин все забрал накануне. При этом открытии мною в первый раз овладело отчаяние. Не только на одиннадцатый, но и на двенадцатый день я ничего не ел и не пил.
Губы и горло у меня совершенно пересохли, и силы мои заметно убывали. Я беспомощно сидел в темноте умывальной комнаты, в состоянии полнейшей апатии. Все мои мысли вертелись около еды. Я думал, что я оглох, так как грохот машин за стеной, который я привык слышать за последнее время, теперь совершенно прекратился. Я не чувствовал себя достаточно сильным, чтобы бесшумно подползти к трещине, иначе, конечно, я бы это сделал.
На двенадцатый день у меня так разболелось горло, что я не взирая на опасность привлечь внимание марсиан, дотащился кое-как до насоса для дождевой воды и накачал себе два стакана грязной дождевой воды, которые тотчас же выпил. Это немного освежило меня, а то обстоятельство, что скрип насоса не вызвал появления страшных щупальцев, придало мне бодрости.
В эти дни я много думал о викарии и об его смерти, но все мои мысли были какие-то неясные, отрывочные и не имели никакой связи между собою.
На тринадцатый день я опять пил воду, мечтал об еде и придумывал всевозможные планы бегства. Каждый раз, как я засыпал, меня мучили страшные призраки. Я видел во сне смерть викария или роскошные обильные яства. Но и во сне и наяву меня мучила сильная боль, заставлявшая меня пить без конца. Свет, проникавший в умывальную комнату, был уже не серый, а красный, и моему расстроенному воображению он казался кровавым.
На четырнадцатый день я вышел на кухню и, к моему удивлению, заметил, что трещина в стене заросла красной травой, благодаря чему полусвет, царивший в кухне, превратился из серого в красный.
Рано утром на пятнадцатый день я услыхал очень меня удивившие знакомые звуки. Прислушавшись, я разобрал, что где-то возится и что-то обнюхивает собака. Я вошел в кухню и увидел, что в трещину между красными листьями просунулась собачья морда. Меня это страшно поразило. Почуяв меня, собака тявкнула.
Если бы я мог приманить ее тихонько в кухню, то я был бы в состоянии убить ее и съесть. Во всяком случае ее следовало убить, так как она могла привлечь на меня внимание марсиан.
Я стал осторожно подходить к ней и ласково позвал ее: "Собачка, собачка!" — но она вдруг убрала свою морду и скрылась.
Я прислушался. Я знал теперь, что я не глухой, но не могло быть никакого сомнения, в яме было тихо. До меня донеслись какие-то звуки, как будто хлопанье крыльев и хриплое каркание, но и только.
Долгое время лежал я у щели, не решаясь раздвинуть листья, которые закрывали ее. Раз или два слышал я легкие шаги собаки, бегавшей по песку, где-то подо мной, затем шелест крыльев и больше ничего. Наконец, ободренный этой тишиной, я выглянул наружу.
Кроме стаи ворон, которые дрались в углу над трупами людей, убитых марсианами, в яме не было ни одной живой души.
Я оглянулся кругом, не доверяя своим глазам. Все машины исчезли. Не считая огромной кучи серовато-синего порошка в одном углу, нескольких полос алюминия — в другом, стаи черных птиц и скелеты убитых, — передо мною была самая обыкновенная пустая, круглая, песочная яма. Раздвинув красную траву, я стал медленно пролезать в трещину и стоял теперь на куче щебня. Кроме севера, который был за мной, я мог видеть по всем направлениям. И в ширь и в даль не было видно ни одного марсианина и даже никаких признаков их. Прямо под ногами у меня была яма, но, пройдя немного дальше, я взобрался на кучи гальки и, таким образом, благополучно выбрался из развалин. Путь к бегству был свободен.
Несколько минут я колебался, но потом с храбростью отчаяния и с сильно бьющимся сердцем взобрался на верхушку насыпи, под которой я был так долго погребен.
Снова посмотрел я вокруг себя, но и на севере не было видно марсиан.
Когда я в последний раз, при ярком свете дня, видел эту часть Шина, передо мной была улица, с рассеянными по ней белыми и красными домиками, со множеством тенистых деревьев. Теперь я стоял на куче щебня, глины и обломков кирпича, сплошь заросших красными кактусообразными растениями. Они доходили до колен и вытеснили все другие земные растения. Ближайшие ко мне деревья стояли мертвые с почерневшими стволами, но немного дальше сеть красных побегов обвивала еще живые стволы.
Все соседние дома обвалились, но ни один из них не был сожжен. В некоторых домах уцелели стены до второго этажа, но все окна были разбиты и ворота разрушены. В комнатах без крыш пышно разрослась красная трава. Подо мной была глубокая яма, и в ней дрались вороны из-за падали. Множество других птиц порхало среди развалин. Дальше я увидел тощую, как скелет, кошку, осторожно пробиравшуюся вдоль стены, но людей нигде не было видно.
После моей тюрьмы день показался мне ослепительно светлым, а небо безмятежно голубым. Легкий ветерок нежно качал стебли красной травы, заполнившей каждый вершок свободной земли. Я дышал полной грудью. Какое наслажденье было вдыхать в себя свежий, чистый воздух!..
VI
Результаты двухнедельного пребывания марсиан
Долгое время простоял я так на насыпи, качаясь на своих ослабевших ногах и совершенно позабыв, что мне надо было подумать о собственной безопасности. Когда я лежал в отвратительной норе, из которой я только что вышел, я напрягал все силы ума, чтобы придумать средства к спасению. Я не представлял себе, какие перемены могли произойти на земле за это время, и не ожидал увидеть такое необычайно поразительное зрелище. Я предполагал, что Шин разрушен марсианами, но то, что я увидел теперь, было мрачным, наводящим ужас, пейзажем другой планеты.
В тот момент я испытал чувство, которое человек обычно не испытывает, но которое хорошо знакомо животным, подчиненным человеку. Я чувствовал то же, что должен был бы чувствовать кролик, если бы, возвращаясь в свою нору, он неожиданно наткнулся на землекопов, роющих яму для фундамента дома. Но это были только первые проблески того чувства, которое стало потом определенным, сознательным ощущением и угнетало меня в течение многих дней. Мы уже не были царями природы, мы были развенчаны, низведены на уровень животного и должны были влачить свое существование под пятою марсиан. Так же, как и кролик, мы должны были подстерегать, бегать и скрываться, так как власть человека, а вместе с тем и его способность внушать страх, были отняты у него.
