Поднял лапу Влес, и замолкли, затихли люди. Заговорил он, и слова таковыми были: "По дурости и не разумности своей вы, люди, дерзнули против воли божеской пойти. Но милостивы боги, и прощают они вас, ибо не по злобе, а лишь по недомыслию сотворили вы такое. Но велят вам боги моими устами, чтобы отныне два ваших рода одним родом стали, и в дружбе великой, в согласии и любви жили вы, как Рад и Ласа, коих вы пред собой зрите."
Так сказал Влес, а после пропал, растаял, точно дым, и дивились на это люди. Поглядели они друг на друга, и понять не могли - чего делили раньше, чего не хватало им?
С той поры стали жить они одним родом, что в честь бога-мудреца родом Влеса нарекли. А Рад и Ласа союзно долго-долго вместе прожили, нарожали десяток и пятерых детишек, и умерли в старости сытой и покойной, в один день упочив, как и просил когда-то Рад у Медвежьей Лапы.
Вот так и выходит, что у истоков рода нашего стояли любовь да мудрость!
Луня закончил говорить, с гордостью оглядел тишком сидящих слушателей своих, мол, как?
- Складная сказочка. - зевнул Зугур: - Только какая-то... тоскливая! Ни тебе битв, ни походов. Любовь, склад да лад - всех злодеев наказали, всем хорошим ещё лучше стало - тоска-а-а.
- Да ну, а мне понравилось! - не согласилась с вагасом Руна, и Луня просиял - он родовое предание больше для жены рассказывал, от неё и слово одобрительное ждал. Зугур, он конечно, преданный и верный побратим, но все ж чужак по рождению, и ему не понять того, что всякому истиному роду сердце греет...
* * *
Десять раз уже вставало над несущейся под самыми звездами Золотой Колесницей солнце, десять дней минуло со дня Битвы Богов. Ныне далеко внизу расстилался безокраинный окиян, и со страхом глядели путники на его сверкающую в лучах светил ночных и дневных поверхность. Пусть и высоко они, пусть и падать чуть не полдня придется, но в случае чего - оно все спокойнее, когда земля внизу.
А тут, от окоема до окоема - вода. Ни Луня, ни Руна, ни Шык даже представить себе не могли, что столько воды на земле бывает. Один Зугур на удивление спокойно отнесся к окияну:
- Эх, а наши-то степи поширше будут! - с ухмылкой сказал вагас, и с тех пор путники постоянно видели его сидящим у резного золоченого насада и глядящим вниз - простор и неоглядность радовали глаз степняка-вагаса, как лесовика - дремучий бор, а горца - поднебесные крутые вершины.
Вторая семидица пути шла к концу. Все чаще и чаще стали попадаться на ровной, блестящей глади окияна небольшие острова, похожие на пупырястые бородавки или лишаи на коже неведомого и громадного зверя. На рассвете тринадцатого дня Руна, которая вставал раньше всех и готовила мужикам утряню, неожиданно закричала, перебудив путников:
- Земля! Землю вижу!
- Вот и хорошо. - проворчал Шык, поднимаясь с жесткой скамьи, на которой спал вдвоем с Зугуром - вторую скамью занимали Луня и Руна: - Самое время нам прибыть уже к этой горе заветной, а то все припасы на исходе. Эй, Зугур, вставай давай, лежебока вагасская! Скоро секирой махать придется, а ты все дрыхнешь, как бурундук зимой...
Луня, перебравшись через заворочавшегося Зугура, свесился с передка колесницы, жадно вглядываясь в приближавшуюся землю. То, что это не очередной остров, он понял сразу - желтовато-серая полоска суши тянулась от полудня до полуночи, и конца-края ей видно не было. "Та Сторона, Земля За Окияном. Место, где живут кровожадные люди, кормящие своих богов человечьим мясом. Как ещё там Вед говорил? На мертвых деревянных птицах они летать могут, и в ратном деле искусны. Да-а, вот куда Судьбина-то забросила...". От невеселых мыслей Луню отвлек голос жены - Руна приготовила все к утренней трапезе.
Поутрянив, путники приникли к насадам, вглядываясь в плывущую внизу чужую и такую далекую, если смотреть от Стран Хода, землю. Колесница меж тем начала снижаться, да и свернула слегка - Небесная Дорога увлекала повозку к полуночи. Ниже, ниже, и вот уже стало можно различить отдельные деревья, казавшиеся малыми былинками, пушистые кустовые заросли, каменистые пустоши, небольшие озреца. Но нигде не было видно даже следов человеческого обитания - леса, что начинались невдалеке и тянулись на восходе до едва виднеющихся отсюда гор, стояли не торонутыми, ни троп, ни дорог не было видно, нигде не поднимались дымы от очагов или кузен, и Шык, поначалу обеспокоившийся, махнул рукой:
- Не приехали еще. Видать, ночью нас на землю колесница доставит, так оно безопаснее. Хорс сказывал волчими устами - к самой горе нас опустить должна повозка эта. Хорошо б, кабы так - не встретить никого, камень добыть - и в путь обратный!
* * *
Золотая Коленица тем временм опустилась уже ниже редких, кучерявых облаков и шла теперь прямо на полуночь. Горы, что едва виднелись за сплошным зеленым морем лесов, приблизились, и стало видно, что это огромный хребет, не ниже Ледяного или Серединного. На закате вновь показался окиян, и прибрежная полоса между горами и желтыми песчаными отмелями становилась все уже и уже.
День перевалил за полдень. Солнце, налившись багрянцем, стало быстро опускаться в нестерпимо блиставшую водную гладь, а с восхода надвинулась темнеющая, туманная мгла, затягивающая горные вершины.
- Гляньте-ка, птицы какие! Громадные, точно драгоны! - указал Луня на пару кружащихся впереди, над береговой полосой, крылатых созданий, освещенных лучами заходящего солнца.
Шык быстро сотворил заклятие дальнего взора, и тревожно покачал головой:
- То не птицы, и не драгоны. Они из дерева и из кожи сработаны, человечьими руками, и люди сидят в них, по двое в каждой! Чудные люди голые совсем, на телах узоры всякие многоцветные. Луков не вижу, но копья у них есть.
Зугур потянулся за луком, натянул тетиву, положил в ноги сад со стрелами, Руна и Луня, глядя на вагаса, сделали то же.
Деревянные Птицы приближались. Теперь уже не только Шык - все остальные видели, что в каждой из них, в плетеных корзинах под белыми кожеными крылами сидят по два человека. Птицы кружились и кружились в потоках теплого воздуха, поднимающегося от нагретой за день каменистой равнины, и Руна, глянув вниз, ахнула:
- Там земля вся... разрисована! И птицы такие же, только сидят, не летают!
И верно - меж двумя горными отрогами и холмистым кряжем, на выдающимся в окиян берегу, на большой плосковине увидали путники огромные рисунки, созданные неведомо как и неведомо кем. Были тут и просто линии прямые, и фигуры, рыбьи, птичьи, человечьи, паучьи и ещё чьи-то, непонятно.
По чужому, в совсем напонятной и незнакомой Луне манере сотворили неведомые рисовальщики эти фигуры, и казались они знаками обрежными, что рисуют на стенах домов некоторые народы, вот только величиной те знаки были в сотни и сотни локтей.
