Но после катастрофы поддержка совета улетучится вместе с дымом пожара, когда они увидят, какие невероятные суммы им придется выплачивать. Нам придется выплатить стоимость города, плюс страховки родственникам погибших.
И хотя фирма будет в состоянии сделать это, дела ее кардинально пошатнуться. И вместо того, чтобы быть самым молодым и популярным менеджером компании, я превращусь в полного идиота, из-за которого они оказались на грани разорения. Наверное я войду в историю, как человек, ответственный за самые большие страховые выплаты в истории.
К тому же, как только средства массовой информации заинтересуется методами ведение дел нашей страховой компании в Шатли, совет директоров мигом отречется от меня.
Они не могли не знать того, как я здесь действовал, и всецело одобряли мои методы. Но так будет только до Большого Пожара в Шатли.
Да, я начал понимать, что меня ждет. Всегда находится человек, которого можно во всем обвинить – и я был самым подходящей кандидатурой.
– Самое несправедливое, – тихо проговорила Миранда, – это то, что они обвинили тебя в том, что произошло в Тринити Холл. Некий чиновник из пожарной инспекции по фамилии Кристи осматривал здание год назад и составил отчет…
Я простонал. Я помнил об этом случае, просто не сумел сразу связать его с тем, что говорила Миранда.
Теперь я все понял.
– Ты встретился с Кристи и показал ему заключение вашего собственного инспектора о состоянии противопожарной безопасности Тринити Холл. В нем говорилось, что хотя здание и не отвечает новейшим требованиям и содержит в своей структуре много дерева, все-таки большая часть требований безопасности выполнена…
– Вполне достаточно, – пробормотал я. Более того: этого хватало с большим запасом.
Теперь мне хотелось узнать о другом, с этим вопросом наступила полная ясность.
– Что произошло с тобой? – спросил я.
– Грег сильно ударил меня, – ответила Миранда, – но все же не достаточно сильно. Я маленькая, но крепкая.
Когда я упала в реку, то успела сильно нахлебаться воды.
Потом течение вынесло меня к развалинам моста. Там я выбралась на берег. В кустах у меня, на всякий случай, был спрятан запасной костюм – я подозревала, что Грег собирается сделать что-то страшное.
– Что я никак не могу понять, – начал я и остановился. Я хотел сказать, что не понимаю почему Грегу разрешили саботировать все, что делали остальные, почему Миранда и другие великаны вообще взялись за такое сложное дело, когда среди них находился такой человек, как Грег, который мешал им на каждом шагу, а в результате не убил Миранду только по чистой случайности и из-за излишней самоуверенности.
Но это была лишь одна из многих вещей, которые я не понимал. Мне хотелось задать так много вопросов, что я никак не мог выбрать какой-нибудь один.
Миранда, что было совсем не удивительно, перестала иметь прежний безукоризненный вид. Две тонкие розовые полоски, надетые на ней, носили чисто утилитарный характер, у них не было ничего общего с хорошо продуманными бикини, в которых я видел ее в прошлый раз.
Видимо, Миранда и великаны надели на себя подобные вещи только для того, чтобы не смущать жителей Шатли.
Ее великолепное тело было в нескольких местах поцарапано, я уже не говорю о громадном синяке, оставшемся после удара Грега. Глядя на нее, я еще раз вспомнил, как чудесно выглядели все великаны.
– Все-таки вы пришли из будущего, – сказал я.
– Из того, что вы называете будущим, – согласилась она. – А для нас оно настоящее.
– Это всего лишь игра слов.
– Нет. Время не может происходить одновременно.
Написанного не воротишь, а перо идет дальше и дальше.
Сейчас 2297 год.
– Это у вас – 2297.
– Нет, не у нас. Сейчас 17 апреля 2297 года, суббота, если ты не поленишься проверить. То, что произойдет после 17 апреля 2297 года – будущее, совершенно недоступное будущее. А до 2297 года находится частично доступное прошлое.
Ее уверенность ужасно разозлила меня.
– Вот это-то и делает всех вас такими жестокими и бесчеловечными – иллюзия, что ваше время, это единственное время, которое имеет значение.
Она была такой же уверенной, как палачи святой инквизиции.
– Сейчас 17 апреля 2297 года.
– Значит, я был рожден в реальности, которая никогда не существовала, и жил всю свою жизнь, как тень, мертвый с момента рождения?
Мои слова заставили ее призадуматься.
– Метафизические проблемы, – наконец, ответила она, – всегда были от меня очень далеки. Может быть, ты действительно прожил свою жизнь во второй половине двадцатого столетия… и вас всех восстановили, чтобы вы еще раз прожили ее в конце двадцать третьего века. С твоей точки зрения я не могу объяснить тебе ничего. Я твердо знаю только одно: стрелка, указывающая время, застыла на отметке 2297…
Когда я собрался возразить ей, она перебила меня.
– Вэл, ну подумай немного. Я родилась в 2267 году, а теперь я здесь. Нужно же было как-то попасть сюда…
Значит ей было тридцать. Это удивило меня, и в некотором смысле даже разочаровало. Ей могло бы быть от восемнадцати до восьмидесяти – судя по тому, что я о ней знал. Тридцать лет – этот возраст показался мне совсем не подходящим для Миранды. Это было слишком просто.
Она продолжала пытаться убедить меня, что время всякий раз должно находиться в определенной точке, и как будильник что-нибудь показывать, даже когда оно останавливается. Дата, единственная дата, которая имела какой-нибудь смысл и значение – 17 апреля 2297 года. Все, что было до этого – прошлое, а после него наступит будущее.
Наконец, она поняла, что попусту тратит время и прекратила свои попытки.
– Это не имеет значения, – вздохнула Миранда, садясь на землю и прислоняясь спиной к механизму стасиса. – Ты хочешь, и в то же время не хочешь знать. Ты думаешь, что хочешь узнать правду, а на самом деле, ты хочешь услышать то, что хочешь услышать.
– Нет, я хочу узнать правду, – возразил я. – Что все это значит? Это класс историков в колледже?
В ее глазах промелькнуло удивление.
– Ты почти угадал, – признала Миранда. – Я учительница, а остальные ученики. Но это не просто класс.
Мы должны сделать изменения.
– Изменения? Значит, ты совершила самоубийство?
Изменить прошлое – ваше прошлое, если ты настаиваешь – значит изменить все.
– Нет, – терпеливо продолжала объяснять она. – Время невозможно изменить в целом, но отдельные эпизоды нам вполне подвластны. Думай о времени, как о реке. Это ведь очень древняя идея – река времени. Но эту аналогию возможно продолжить и дальше. Это река. А это 17 апреля 2297 года – запомним это, или хотя бы предположим в качестве гипотезы, раз ты до сих пор со мной не согласен.
