— И ко многим вы пристаете?
— Отнюдь. Разрешите представиться, Иеремия Холт, сквайр.
Он приподнял круглую шляпу еще выше, а затем водрузил на курчавую голову. Его вытянутое конопатое лицо выражало почтительность, однако уголки губ задорно изгибались, глаза лукаво щурились.
— Очень рада, а теперь извините, спешу.
— Я вообще-то из Данвича, — доверительно сообщил юноша. — Там целых три свадьбы и меня снарядили за букетами. Поспособствуете?
— Право, не знаю… Впрочем, я работаю в оранжерее. А что конкретно интересует?
— Необыкновенное, вроде ваших глаз.
Я поморщилась и небрежно махнула перчаткой:
— Присоединяйтесь, только не рядом — из-за сплетен, городок у нас маленький.
И мы, не торопясь, двинулись по Хай-стрит.
Погода выдалась великолепной, щебетали птицы, а попутчик оказался чудесным собеседником и галантным кавалером, каких теперь редко сыщешь. Мы скоро непроизвольно стали называть друг друга по именам и за непринужденным разговором сами не заметили, как достигли оранжереи, еще закрытой, но сторож приветливо кивнул и распахнул скрипучую дверь, за которой душный пряный воздух пах гнилью, удобрениями, землей и разнообразной флорой, сразу зарябившей отовсюду, когда мы прошли внутрь и оказались в хаосе ваз, горшков, ящиков и прочей тары.
— Выбирайте, — немного насмешливо предложила я, ожидая, что спутник возьмет красочные, но обычные экземпляры, однако он, к удивлению, указывал на самые редкие, определял их по латыни и давал краткую характеристику.
— Примитив, — бормотал он, разглядывая экзотические сорта орхидей и с пренебрежением косясь на уникальную примулу. Даже гордость коллекции кантонская астра вызвала у него небрежную снисходительную усмешку:
— Опять не то, встречал и получше.
— На клумбе в своем захолустье? — хмыкнула я.
— Видите ли, я садовник, как и мой дядя. А где здесь торгуют цветами?
— Иногда на улицах, но ничем примечательным.
— Нельзя ли убедиться?
Меня уже саму заинтересовало, чего ищет забавный провинциальный франт, почему же не стать гидом, тем более это ни к чему не обязывает. И мы до самого вечера бродили вдвоем, высматривая букеты у неопрятных старух и разных подозрительных личностей, невесть откуда наводнявших Аркхем. Я, с рождения живущая в нем, открыла много нового: причитания нищих слепцов на узких немощенных и пахнущих плесенью замусоренных улочках, горланящие и сыплющие ругательствами толпы молодых оборванцев с бессмысленными наркотическими лицами — заляпанных грязью, пристающих к прохожим или вяло бранящихся с такими же неряшливыми полупьяными подонками. Порою было страшно проходить мимо, но оборванцы сами расступались перед Холтом, признавая его превосходство и, видимо, чувствуя нечто особенное, укрощающее этих двуногих хищников.
Цветов он накупил множество и все вручил мне вечером на пороге моего дома. Отчего же не принять, ведь, если не замужем и одна, иногда возможны любые безрассудства.
На следующее утро он уже дожидался у порога с неизменной шляпой в руках и охапкой душистых китайских мимоз. Ярко светило солнце, ликовали птицы и день обещал множество чудес.
— Откуда подобная прелесть? — немного удивилась я, благосклонно подавая руку для поцелуя.
— С базара от цыган. Понавезли самых разных — верно, украли где-нибудь.
— И есть занятные?
— Весьма. Хотите полюбопытствовать?
— Почему бы и нет? В детстве я составляла гербарии, плела венки, а после смерти родителей открыла магазинчик «Пикантная флора», когда же разорилась, устроилась в местную оранжерею, чем-то напоминающую мой дом, ведь и я собираю цветы, что ничем не хуже коллекционирования марок или пуговиц. Яркие краски, ароматы дурманят сознание, уносят из тусклого унылого мира в гармонию счастливого реального наваждения — и каждый новый экземпляр — как редкий наркотик, но, увы, быстро надоедающий — и потому приходится постоянно искать новые сорта.
— Так что, Сильвия, полюбопытствуем? — вежливо повторил Иеремия и повел широкими плечами. — Защиту от нахалов гарантирую.
И мы отправились на рынок — потому что было воскресение, отменная погода и вдобавок меня не часто приглашал на прогулку симпатичный парень — и несимпатичный тоже, ведь вопреки эффектной внешности я задириста, вспыльчива и слишком эмансипирована из-за привычки всего добиваться самой.
На рынке нас встретила пестрая толчея, гомон и всевозможные запахи — от благоуханных до омерзительных. Цыган не требовалось искать — их пронзительные вопли разносились на милю и перекрывали всю многоголосицу. Из кибиток торговали подозрительным барахлом, гадали, ругались и расхваливали явно сворованный товар. На крайней повозке виднелись два ящика с розами — они были чудесны — голубые как горное озеро или предвечернее июльское небо — и неизвестно какого сорта. «Брюссельский идеал», «Голландская молния», «Улыбка Эоса»..? Все не похоже. Что-то абсолютно новое!
На расспросы — откуда они, старый цыган в красном кафтане и зеленых заплатанных шароварах неохотно пробурчал, что из поместья «Три вяза» возле Лефортз-Корнерз — то ли купили их, то ли, вероятнее, стащили, но там их бессчетно.
— То что нужно! — оживленно воскликнул мой новый друг. — Знаю это место, бывал. Оно на севере Массачусетса правее холма Мепл-Хилл. Давайте наведаемся?
— Старый мошенник не договаривает или лжет, — засомневалась я, — да и мы недостаточно знакомы для совместного вояжа.
— Возможно, — задумался спутник, — тогда я разузнаю сам и пришлю весточку, а вы приедете следом, коли опасаетесь пересудов.
— Благодарю, но мы действительно не так близко знакомы. Может, позднее?
— Чтобы эти бестии выкорчевали остатки? Через неделю там останется пустыня.
— Ладно, — сдалась я, — отправляйтесь, а там посмотрим.
И он в тот же вечер отбыл «на разведку», а через пару дней прислал письмо, где подтвердил наличие полубезумного-полугениального садовника Илазара Уипла с его уникальными растениями, а также приложил подробное описание маршрута. Вначале предстояло добраться автобусом до Данвича, потом попуткой до Лефертс-Корнерз, а оттуда до холма Темпест-Маунтин, точнее, до усадьбы «Три вяза» на ее южном склоне. Путь предстоял неблизкий и я решила отправиться сразу, для чего отпросилась у начальства, переоделась в походный костюм, пожила в сумочку всю наличность и свой миниатюрный браунинг — одинокой женщине приходится защищаться самой. Стрелять, правда, не собиралась, но напугать бы смогла — если б успела.
Дорога, несущая автобус, петляла через холмы вдоль глубоких оврагов и ущелий с ветхими шаткими мостками, а за змееподобно извивающейся речкой Мискатоник начались каменистые луга и заросшие сочной травой болота. Иногда мелькали редкие невзрачные деревеньки, забытые богом и временем, — и сам Данвич оказался беспорядочно разбросанным унылым поселением как бы зажатым руслом Мискатоника и почти отвесными склонами Круглой горы. Некоторые строения с полусгнившими двускатными крышами напоминали развалины, церковь с разрушившейся колокольней покосилась, а люди выглядели такими же безликими и серыми. Порасспросив жителей, я в итоге нашла мрачного молчаливого фермера, направляющегося в нужную сторону и вторую часть пути протряслась в его воняющей скверным табаком телеге. Вокруг тянулся дремучий первозданный лес, голоса птиц вплетались в скрип колес и навевали гипнотическое оцепенение. Когда слева остались мглистые вершины Коун-Маунтин и Мепл-Хилл, словно пытающиеся достать нас незримыми щупальцами, я осведомилась у возницы далеко ли до цели. Тот молча кивнул и через некоторое время показал на встречную боковую тропу, подождал, пока я спрыгну наземь и тронулся дальше, даже не оглянувшись на громкие выражения благодарности. Уже начало смеркаться, я прижала к груди сумочку и заспешила в указанном направлении, укоряя себя за предпринятую авантюру. К счастью, скоро между деревьями показались одноэтажные домики. Гостиница в Лефертс-Корнерз ремонтировалась, пришлось стучаться на ночлег к одинаково угрюмым жителям и всюду они, подозрительно щурясь, отрицательно качали головой или невнятно бормотали о стесненности. Так бы и осталась на улице, но проходящий мимо пожилой кряжистый мужчина с черной, как смоль, бородой сам поманил рукой:
