Смит подавился дымом, закашлялся.
- Что ты говоришь, Ксаврас, что ты говоришь...?! Ведь вы же выиграли, выиграли! Для того же ты и Москву взорвал, и целый миллион человек убил?! Господи Иисусе!
- Для того, именно для того. Нельзя было обойти этого. Таковыми были условия, необходимые для исполнения.
- Исполнения чего?! Ксаврас, бога ради, чего т хочешь таким образом достичь? На кой ляд было это все, все эти смерти, раз с самого начала ты знал, что это не даст вам окончательной победы?!
- Но ведь даст, даст, - Выжрын вернулся взглядом к панораме города; теперь он начал громко щелкать пальцами. - Через тринадцать лет, весной 2009 года, после великой кавказской ядерной битвы, в которой будет полностью разгромлена Вторая Армия Великого Китая, на Украине вновь будет поднято знамя Ксавраса Выжрына. Под ним объединятся Черный Вахудра, братья Прокомпичи, Машрахан и Гловин. К победе их поведет Конрад Псута; через месяц после его смерти США, Великобритания, Германский Рейх, Княжество Московское и Двенадцатая Республика официально признают существование независимой Польши, суверенности которой никто не станет угрожать в течение ближайших двухсот лет. Вот какова цель, вот какова награда.
Смит слушал эти пророчества, вытаращив глаза.
- Да о чем ты, блин, бредишь?! Что это еще за Вапудра, Помпоричи, Машапрата и так далее?! Кто такой этот Псута?!
Ксаврас сложил руки за головой, потянулся, охнул.
- Ведь ты же его знаешь, - буркнул он. - Сегодня я посадил его на вертолет, сейчас он уже должен быть в Силезии.
Смит понял: Вышел Иной Конь Цвета Огня. Он.
Он помотал головой. Безумие. Все это безумие!
- Он знал?
- Он все знает.
Американцу это никак не укладывалось в голове, не укладывалось в слова.
Он начал шептать:
- Ксаврас, ты что, ты думаешь, кто ты такой? Бог?
- Еще нет. Пока что нет. Но уже скоро, очень скоро. - Выжрын вонзил взгляд в Смита. - И это ты сделаешь меня им. Это ты превратишь меня в легенду, которая через тринадцать лет отвоюет свободную Польшу. Ксаврас Выжрын. Через минутку ты просто добавишь последний мазок. Это будет та самая религия, во имя которой будут проводиться битвы. Это я буду давать им силы. К моему имени станут они взывать. И с моей славой прибудет Конрад. Моей, мне, я, я, я... Приготовь шлем. Предчувствия усилились, страх стиснул Смита холодной, стальной рукавицей.
- Что...?
Выжрын поднялся и поглядел на американца сверху.
- Все правильно. Сейчас ты заснимешь смерть Ксавраса..
Смит, визжа, набросился на него. Но у него не было ни малейших шансов. Именно потому-то и нельзя было победить полковника в любом из столкновений - на кулаках, на расстоянии, в воздухе и на земле, в поле и на карте; он еще до тебя самого знает все твои движения, намерения, мысли.
Сейчас же он попросту отступил на шаг и пнул левым боковым краем сапога в колено Айена. Связки треснули, в средине что-то хрупнуло и переместилось. Вопли Смита перешли в стоны; американец свалился на землю.
- Успокойся! - рявкнул Ксаврас. - Уже поздно. Все равно ты бы не успел отбежать на безопасное расстояние.
- Когда? - сквозь зубы прошипел от боли Айен.
- В четверть второго.
Смит лишь расплакался от бессилия. Он чувствовал, как натекает кровь в суставную сумку; колено напухало с ужасающей скоростью. Он не мог шевельнуть ногой, чтобы не вызвать нового приступа боли.
- Ты завлек меня сюда... И я умру... О Боже, бомба, бомба, опять эта чертова бомба... Ксаврас, ты убийца!
- Ведь ты же ничего не почувствуешь. Бомба взорвется над землей, неподалеку от нас. Мы просто испаримся. Опять-таки, у тебя не будет болеть нога.
- Ты с ума сошел!
- Про это ты уже говорил.
Айен метался как в приступе горячки.
- Но почему, почему, почему? Зачем эта бомба на Краков, что это даст, и вообще, по чьему приказу, Гумова? Так что это ему даст, ведь нет же никакого смысла...
- Лично мне приходит в голову несколько объяснений. Но прежде всего это самый дешевый, самый экономичный с точки зрения Гумова способ обеспечить для себя западный фланг; армия ему нужна против китайцев, а с этой стороны на него никто нападать не станет, зная, что в случае чего получит по башке атомной бомбочкой, а ведь у Гумова их запас достаточный, это он себе позволить может, да и после Москвы мало кто станет отрицать его моральное право на месть.
Полковник повернулся спиной к американцу, сунув свои багровые руки в карманы. Он стоял так и глядел на город. Смит со своей лягушечьей перспективы видел темный султан дыма от Вавеля, черной короной расстилающийся над головой Выжрына.
Айен фыркнул гневным плачем и яростно выругался. Ксаврас оглянулся на него через плечо. И тогда американец увидал его лицо, атласную меланхолию в глазах - и чуть ли не завопил от страха, потому что это было точно то же самое, что видел он через объективы своего шлема на лице Выжрына, когда тот пытал и убивал генерала Серьезного.
- Прости, - сказал Ксаврас тихо. - Я был должен.
- Ну что ты был должен, что тебе было нужно, ты, сука?! - завыл Смит. - Что, должен был затащить меня сюда на верную смерть? Это был должен?
- Да, - ответил полковник. - Варда в расчет не входил. Мне нужен был ты.
- Ни хрена, его убил снайпер, когда он пошел посрать в кусты, а я попал в списки, потому что чертов Ковальский поломал ногу!
Выжрын отрицательно покачал головой.
- Я отправился за Вардой и выстрелил ему в голову. Пуля прошла навылет. Пулю и гильзу я забрал. Это должен быть именно ты.
Смит уже только выл на одной и той же ноте; он не хотел слушать Ксавраса, не хотел что-либо знать, он ничего не хотел - вскоре он должен был умереть и ничего с этим поделать не мог.
Выжрын опять уселся на траву. Он глядел на город, на людей. Над Краковом постепенно собирались низкие тучи; будет дождь. Где-то в районе Братской кто-то обнаружил пропущенный вчера запас фейерверков, и неожиданно над крышами распустилась комета искусственных огней.
Более часа прошло, прежде чем Смит пришел в себя настолько, чтобы размышлять более-менее логически. Он потащился под камень, оперся на него спиной. Поправил антенну, положил компьютер на бедре. Связь с Нью-Йорком была открыта, но он даже и не знал, а что, собственно, передать людям из центра. Он лишь тупо пялился в спину находящегося в пяти-шести метрах Выжрына, который сидел столь неподвижно, как будто бы вообще уже перестал дышать.
Смит потянулся за шлемом. Он знал - мелькало у него в голове - он все знал. А значит, не было никакой благодарности, я вовсе не спас ему жизнь, не защитил от пули Шмиги; не было никакой благодарности, и вообще не было каких-либо чувств. Разве что, за исключением одного. Или даже, тех немногих, которым вовсе и не нужно развиваться - признания подчиненности другого лица. Ведь чем мы для него являемся? Не равными же ему людьми; или это он сам вовсе не человек. Не может быть и речи о равновесии. Он сражается? Спорит? Гневается? Исповедуется? Играется? Стыдится? Радуется? Ничего подобного; никогда он не был способен к чему-либо подобному. Он только выбирает пути.
