Итак, мы собрали все золотые олимпийские медали: за ныряние с вышки, фигурные прыжки с трамплина, фантастическое фигурное катание, прыжки с шестом, бег на четыреста метров, – и незаметными толчками и нашептыванием подвели друг друга к завершающему моменту и затем мы вошли в него, в эту бесконечную паузу растворения в источнике создания, затем эта бесконечная пауза закончилась, и мы оторвались друг от друга, обливаясь потом, жаркие и истощенные.
– Ты не мог бы принести мне стакан воды? – попросила Сундара через несколько минут.
Вот так это закончилось.
– А теперь готовь документы на развод, – сказал Карваджал шесть дней спустя.
Твое дело – подчиняться мне, никаких вопросов, никаких гарантий. Не задавать вопросов. Но сейчас я должен спросить. Карваджал толкал меня на шаг, который я не мог предпринять без какого-либо объяснения.
– Вы обещали не спрашивать, – мрачно произнес он.
– Тем не менее. Дайте мне какие-нибудь нити, объясните.
– Вам это очень нужно?
– Да.
Он старался подавить меня взглядом. Но его пустые глаза, иногда так сурово безответные, сейчас меня не испугали. Мои способности предчувствия подсказывали мне сейчас, чтобы я продолжал давить на него, требовать, чтобы он раскрыл передо мной структуры событий, в которые я вступаю.
Карваджал упрямился. Он смущался, потел, напоминал о том, что я уже несколько недель, даже месяцев, учусь справляться этими неподобающими всплесками неуверенности. Он требовал принимать судьбу, следовать сценарию, делать так, как он говорит. И все будет в порядке.
– Нет, – говорил я, – я люблю ее, даже сегодня развод – не шутка, я не могу пойти на это из прихоти.
– Но вы же учитесь…
– К черту это! Почему я должен оставить жену только из-за того простого факта, что в последнее время у нас не очень хорошо? Порвать с Сундарой совсем не то же самое, что остричь волосы, знаете ли.
– Конечно, то же самое.
– То?
– В течении времени все события равнозначны, – произнес он.
Я фыркнул:
– Не говорите чепухи. Разные действия имеют разные последствия, Карваджал. Какие волосы я ношу, длинные или короткие, не оказывает сильного воздействия на окружающее меня. А в результате браков иногда появляются дети. А дети – уникальные генетические создания. И дети, которые могут родиться от меня и Сундары, если мы захотим родить, будут отличаться от тех, которые она или я можем произвести на свет от других особей противоположного пола. И разница… Боже, если мы расстанемся, я могу снова жениться на ком-нибудь еще и стать прародителем следующего Наполеона, а если я останусь с ней, я могу… ну, как вы можете говорить, что события равнозначны в течении времени.
– Вы очень медленно ухватываете суть, – печально выдавил из себя Карваджал.
– Что?
– Я не говорил о последствиях. Только о событиях. Все события равнозначны В СВОЕЙ ВОЗМОЖНОСТИ, Лью. Я имею ввиду всеобщую возможность осуществления любого события, которое произойдет…
– Тавтология!
– Да, но вы и я имеем дело именно с тавтологией. Говорю вам, я ВИЖУ, как вы разводитесь с Сундарой, так же, как ВИДЕЛ, что вы срезали волосы.
Поэтому эти события имеют равнозначную возможность.
Я закрыл глаза и долго сидел молча.
Наконец, я сказал:
– Расскажите мне, ПОЧЕМУ я развожусь с ней. Нет ли какой-либо возможности восстановить отношения? Мы не ссоримся. У нас нет серьезных несогласий по поводу денег. Мы одинаково смотрим на многие вещи. Мы перестали касаться друг друга, да, но это все, просто перешли в разные сферы. Вы не думаете, что мы могли бы вернуться друг к другу, если бы предприняли искренние попытки?
– Да.
– Так почему бы нам тогда не попробовать, вместо того, чтобы…
– Тогда вам надо войти в Транзит.
Я пожал плечами.
– Я мог бы сделать это, если надо. Если единственной альтернативой является потеря Сундары.
– Вы не сможете. Это враждебно вам. Лью. Транзит противостоит всему, во что вы верите, и всему, на что вы работаете.
– Но чтобы удержать Сундару…
– Вы уже потеряли ее.
– Но это только в будущем. Она все еще моя жена.
– То, что потеряно в будущем, потеряно уже сейчас.
– Я отказываюсь…
– Вы должны, – закричал он. – Это единственное, Лью! Это единственное.
Вы так далеко прошли со мной и до сих пор не видите этого?
Я видел это. Я знал каждый аргумент, который он может привести. Я верил им всем. И моя вера не была тем, что находилась снаружи, как панели орехового дерева, она была чем-то внутренним, чем-то, что выросло и развивалось во мне в эти последние месяцы. И все-таки я настаивал. Я все еще искал выхода. Я продолжал цепляться за любую соломинку в штормящем море, как будто меня должно было затянуть на дно.
Я взмолился:
– Заканчивайте свой рассказ. Почему так необходимо и неизбежно покидать Сундару?
– Потому что ее судьба в Транзите, а вы максимально отстоите от него.
Они стремятся к неуверенности, а вы – к уверенности. Они стараются разрушать, а вы – строить. Это фундаментальное философское расхождение, которое будет становиться все шире, и через которое невозможно перебросить мост. Поэтому вам надо расстаться.
– Как скоро?
– Вы будете жить один уже до конца этого года, – рассказывал он мне. – Я несколько раз ВИДЕЛ вас на новом месте.
– Со мной не было никакой женщины?
– Нет.
– Я не особенно хорош в безбрачии. Маловато практики.
– У вас будут женщины. Лью. Но жить вы будете один.
– Сундара достанется Кондо?
– Да.
– А картины, скульптуры…
– Я не знаю, – Карваджал выглядел раздраженным. – Я не обращаю внимания на такие детали. Вы знаете, что для меня они не имеют значения.
– Знаю.
Он отпустил меня. Я прошел пешком по городу около трех миль, ничего вокруг себя не видя и не слыша, ни о чем не думая. Я был один в вакууме; я один населял огромную пустоту. На углу какой-то улицы и Бог-знает-какого авеню я обнаружил телефонную будку, бросил жетон в щель и набрал номер конторы Хейга Мардикяна, я слушал гудки, пробивавшие себе путь сквозь заслон абонентов, наконец, Мардикян взял трубку.
– Я собираюсь разводиться, – сообщил я ему и минуту слушал рычание тишины его изумления, бьющее провода, как прибой на Огненной Земле во время мартовского шторма. Затем я добавил: – Меня не интересуют финансовые аспекты. Мне нужен чистый разрыв. Назови мне адвоката, которому ты доверяешь, Хейг, какого-нибудь, кто сможет сделать это быстро, не причиняя ей страданий.
В снах перед пробуждением я представлял то время, когда я действительно смогу ВИДЕТЬ. Мое видение пронзит темную невидимую сферу, которая окружает нас, и я попаду в царство света. Я еще сплю, я еще заключен в темницу, я еще слеп, а сейчас на меня снисходит трансформация. Она похожа на пробуждение. Мои оковы падают, мои глаза открываются. Вокруг меня медленно, неуверенно передвигаются окутанные покрывалом тьмы фигуры, слепые и спотыкающиеся, с серыми лицами, на которых написано недоумение и неуверенность. Эти фигуры – вы. А среди вас и над вами танцую я, мои глаза светлы, тело объято пламенем радости нового восприятия. Как будто я жил на дне моря, согбенный под ужасным давлением, удерживаемый в стороне от мучительной яркости этой преградой неизменной и непроницаемой, этой поверхностью между морем и небом, а теперь я прорвался сквозь нее туда, где все сияет и светится, все окружено ореолом блеска, сверкающего золотом и пурпуром. Да. Да. Наконец я ВИЖУ!
