Ознакомительная версия.
Правда, появилось ряд новых, и одну из них Джону предстояло решить в ближайшее время.
Он мчался по шоссе, а глаза его продолжали выискивать шиноремонтную мастерскую: он проколол пятку, и нога сдувалась.
Откинув в сторону медвежью шкуру, Уу-Ых встал под закопчённый свод пещеры. От кострища тянуло едва ощутимым теплом: там, под слоем пепла, ещё сохранились тлеющие угольки.
Уу-Ых ухмыльнулся: маленькая хитрость удалась. Раньше он разгребал угли, чтобы избежать угара, и к утру огоньки гасли и остывали. Костёр приходилось разводить заново. А оказалось, их нужно укрывать золой и пеплом. Тогда подача кислорода минимизируется, и угли сохраняются дольше.
Поймав себя на профессионализме, Уу-Ых поморщился: терялось восприятие эпохи. Но всё равно пора идти на работу, и, хочешь не хочешь, выходить из образа. Тем более что в обозреваемом пространстве пещеры необглоданных костей не осталось, а позавтракать следовало: день предстоял тяжёлый. Ну что же…
Уу-Ых подошел к кострищу, сгрёб верхний слой золы и пепла, положил сверху тонких сухих былинок и раздул пламя. Язычки огня весело заплясали на травинках, поднимаясь во весь рост и требуя большего.
Уу-Ых подбросил в начинающийся костер прутиков и лучинок, заблаговременно наколотых вчера из толстенного полена каменным рубилом, и подложил сверху более толстых веток и сучьев. Затем подошел к холодильнику, замаскированному под огромный замшелый валун, и открыл дверцу. Яркий свет на мгновение ослепил его и заставил зажмуриться. Неожиданный переход от тьмы к свету — неважно, в реальном мире, или в психологических вывертах жизни — вызывал однозначную реакцию. Но если, спасаясь от яркого света, можно прикрыть глаза, то что прикроешь, спасаясь от неожиданных ярких мыслей и впечатлений? То-то и оно.
Уу-Ых достал с верхней полки холодильника заблаговременную переложенную туда из морозильного отделения медвежью ногу (или свиную, имитирующую медвежью. Впрочем, нынешние чудеса генного клонирования позволяли питаться любым экзотическим продуктом) и нанизал на примитивный вертел.
Время имелось: до сегодняшнего рейса на Сириус оставалось около двух часов, и Джон Хопкинс, пилот космического транспорта, в просторечии именуемый Уу-Ых, мог позволить себе несколько минут отдыха.
Современный ритм жизни и огромные психологические нагрузки, свалившиеся на плечи людей 27 века, требовали пусть небольшого, но каждодневного отдыха. А развитие техники и психологии релаксации позволили каждому человеку подобрать себе наиболее оптимальную эпоху существования — ту, где он мог сбросить накопившееся за трудовой день напряжение. Одни оформляли жилище под стилизацию спокойного 19 века, другие представляли себя средневековыми рыцарями, третьи углублялись в прошлое ещё больше.
После напряжённого трудового дня иногда требовалось немножко отдохнуть…
Степан лежал на диване и читал газету как раз в тот момент, когда щёлкнул замок двери, и в квартиру ворвалась Люся.
— Ты посмотри, какая прелесть, — восхитилась она.
«Чего это вдруг? — подумал Степан. Обычно возглас жены, застававшей его в таком положении, был несколько иным.
Но восклицание относилось не к нему. Даже не глядя на Степана, Люсина (она настаивала, чтобы её называли именно так) развернула из бумаги и поставила на полированный стол высокую хрустальную вазу.
«Ещё одна, — уныло подумал Степан, — а когда конец будет?»
— Ты посмотри, это же чёрный хрусталь! Большая редкость, — авторитетно заявила Люся тоном знатока, — и всего за сто рублей. Представляешь, я эту вазу прямо с рук купила. Такой интеллигентный мужчина… наверное, тайный алкоголик: мешки под глазами и всё такое. Пахнет от него чем-то вроде спичек, или угля… Кочегаром работает, что ли? Ну, я и взяла.
«А разве бывает чёрный хрусталь? — подумал Степан и сказал:
— И не жаль тебе его? Что ему теперь жена скажет?
— А он и не женат вовсе… может, от него жена ушла, вот он и запил. А если и не ушла, то уйдёт. А если не уйдёт, то дура будет. Попробовал бы ты у меня запить!
Степан вздохнул и посмотрел на вазу. «Запьёшь тут… Вся зарплата на хрусталь уходит. Сколько же ей ещё хрусталя надо? И что будет, если всё в квартире станет хрустальным?» Степан представит себе хрустальные полы, не поскользнуться на которых нельзя, хрустальные простыни и подушки, внутренне плюнул и посмотрел на вазу. «Или это у неё от хрустальных башмачков Золушки? — мелькнула мысль, — Все принца ищет? Неудовлетворённая романтика…»
То ли свет падал на вазу таким образом, то ли по какой другой причине, только светилась ваза изнутри неярким темноватым светом, как будто хрусталь был с чернинкой. Но если особенно не присматриваться, этого можно было и не заметить. Почему чёрный? Обыкновенная хрустальная ваза… Может, внутри пыль осела. Надо сказать, пусть протрёт.
Люся достала из серванта несколько рюмочек и вазочек.
— Посмотри, как они чудно гармонируют! — восторгнулась она, — как будто из одного гарнитура! — и умчалась на кухню.
Степан молчал. Да и что он мог сказать — даже если бы она была тут? Говорил уже не раз. И всё без толку. И куда смотрел раньше? Да нет, не была она такой…
«Хрусталь, всюду хрусталь, — снова подумал он, — скоро сам зазвенишь. Рюмки хрустальные, люстра… Хорошо хоть стёкла в окне не хрустальные».
Он посмотрел на люстру. С люстрой что-то творилось. Именно шевеление над головой и заметил Степан, подумав о люстре.
Хрустальные подвески тысячной люстры вытянулись в сторону новой вазы, как бы притягиваясь ею. «Рыбак рыбака видит издалека, ворон ворону глаз не выклюет, — пронеслось в голове у Степана. — Магнитит, что ли?»
Со стола пронесся тихий звон. Степан мигом взглянул туда. Ближайшая рюмочка, придвинувшись, уткнулась в бок вазы. Ещё мгновение — и она с тем же лёгким звоном распалась на несколько кусков и исчезла, поглощённая вазой. Ваза в этот момент озарилась слабой вспышкой, после которой как будто ещё сильнее сгустилась тьма в глубине вазы. И тьма как будто начала покидать пределы вазы.
Степан сидел и удивлялся своему безразличию. Ему почему-то было всё равно — как будто так и должно быть. Его не волновало, что все силуэты предметов сильно исказились: вещи тянулись к вазе. Выпучился бок полированной стенки, угол телевизора длинно заострился и уже почти достигал края вазы. Исчезал, тая, рисунок ковра: шерстинки, слетая стайками мелких мошек, устремлялись в вазе и исчезали в ней.
И внутри себя Степан ощущал пустоту. Пустота, всё увеличиваясь и разрастаясь, занимала место Степановой души. «Кому и зачем это нужно? — думал Степан, — Работали, покупали. Были бы дети — может, переколотили бы это хрустальное царство».
Ознакомительная версия.
