Завала улыбался, как сумасшедший.
- Ну, что ж, в этой ленте нет никаких детей, изучающих военное искусство, - сказал он. Я покачал головой, и он добавил: - Что? Я не слышу, что ты говоришь.
- Ничего, - сказал я.
Второй фильм назывался "Великая катастрофа" и оказался более интересен. В нем рассказывалось о "неспровоцированном" нападении ябадзинов примерно сорок лет назад. Ябадзины пролетели над береговыми городами Мотоки, распространяя вирус, погубивший два миллиона человек. Жители Цуметаи Ока и Кумаи но Джи так ослабли, что не могли даже хоронить умерших. И поэтому бросали трупы в реку. Тела плыли вниз по течению, а потом начинался прилив, тела двигались назад по реке, и их выбрасывало на берега. И много дней тела передвигались вперед и назад. Когда выжившие пришли в себя, они построили кладбище. А на кладбище поставили бетонные столбики, размером с опору ограды, по столбику на каждого погибшего. На каждом столбике написали имя погибшего и его родословную, а к верхушке привязали белые кисточки. Раз в год сорок тысяч жителей Кумаи но Джи приходят на кладбище и стоят в одном конце, чтобы видеть, сколько умерло. Потом зажигают свечи на двух миллионах бумажных корабликов и пускают их по реке, так что она становится рекой огня. И все: от старухи до ребенка клянутся в неумирающей ненависти к ябадзинам. Но и этот фильм мало чему научил меня. Однако представление о Пекаре как пустынной планете со снесенными до основания зданиями исчезло. На Пекаре вообще нет бетонных зданий. Вместо городов там небольшие поселки, с деревянными домами и внутренними бумажными перегородками. Городки аккуратные и хорошо содержатся, перед каждым домом резной каменный фонарь, вдоль дороги безукоризненные сады. И никаких следов сражений.
Я начал подозревать, что эта война была случайной, что вирус мутировал, погубил жителей поселков Мотоки и тем самым вызвал начало войны, но следующая лента - "Растущая Мотоки" - убедила меня в противоположном. В ней рассказывалось, как в течение тридцати лет ябадзины занимались инфантицидом - систематически убивали детей Мотоки. В ранние периоды это делалось в родильных лабораториях. Три года подряд диверсанту ябадзинов удавалось отравить амниатические растворы, подающиеся в пробирки с зародышами. Работники корпорации обнаружили этого убийцу и обезглавили его, но еще до этого представители ОМП полностью запретили на Пекаре искусственное выращивание детей "на все время войны". Мне показался интересным термин "на все время войны". В фильме не описывалось, как Мотоки отплатила за это ябадзинам. Продолжался рассказ о том, как после закрытия лабораторий целью стали сами дети: шестнадцать детей погибли, взорванные крошечными бомбами, похожими на игрушечных бабочек: когда сводишь крылья, бабочка взрывается. По скамьям парков разбросали рисовые шарики, отравленные цианом. От них погибли пять малышей, только еще начинавших ходить. Цветущая хризантема заманила маленькую девочку в яму с острыми кольями. Все нападения хорошо документировались. Они становились все отвратительней. Испуганные родители не выпускали детей из дома, и нападения переместились в дома. Фильм показал мальчика у тела человека в черной одежде; рассказывалось, как убийца - в фильме использовалось сленговое обозначение "фермер" - ночью вошел в дом мальчика. Мальчик всегда спал со старинным семейным мечом и им разрубил живот убийце. Я с удивлением узнал в этом мальчике Кейго, самурая, тренировавшего нас.
Фильм перешел к рассказу о старике, учившем детей самообороне. Обучение заключалось в том, что дети не должны смотреть на цветы, не есть пищу, которую им дают незнакомые люди, и не играть большими группами.
- Ну и где же боевая подготовка? - спросил Завала. - Похоже, самураи забыли научить своих детей стрелять из ружья.
Итак, дети не сражаются рядом с отцами. Они здесь лишь жертвы. Выросшие взаперти, они стеснительны, сторонятся общества, боятся незнакомцев. Но в то же время выживают. Они не тронут лежащей на земле конфеты, не понюхают хризантему, спят они с оружием. Им приходится быть осторожными. Может, излишне осторожными: их пугает все новое.
Но ведь это нелепо. Мы видели, как быстро самураи адаптируются ко всему новому, ко всем нашим замыслам. Я шел по улице, ведущей в тупик, я ничего не узнал и понимал это.
- Не думаю, чтобы эти фильмы нам помогли, - согласился Гарсиа. Слишком тщательно по ним прошлась служба пропаганды. Я уверен, эти фильмы Мотоки показывала представителям ОМП на Земле, когда просила разрешения на полномасштабную войну. Мы здесь ничего не узнаем.
В последних трех фильмах оказалась примерно такая же информация. На карте изображалась демография Пекаря. Поселок Мотоки отделялся от ябадзинов шестью тысячами километров пустыни и горных каньонов. Мотоки оценивала население ябадзинов в 95.000 человек, примерно на 18.000 больше, чем у Мотоки. Но жителей должно было быть больше, гораздо больше. Очевидно, Мотоки и сама нападала. Я, зная о своей удачливости, решил, что воюю не на правой стороне - кончено, если тут есть правая и неправая стороны.
В фильмах не было никакого объяснения, почему самураи постоянно побеждают нас. Я ожидал зрелищ длительной жестокой войны: обожженные тела, киборгизированные граждане, постоянные защитные периметры, боевые машины все, что может объяснить искусное владение самураями оружием. Но даже когда мы внимательно разглядывали второй план, сумели увидеть только черный кибернетический танк, проходивший по саду. Это не самое мощное оборонительное оружие, разрешенное ОМП.
Я вздохнул и выключил монитор.
Гарсиа смотрел через мое плечо. Он прислонился к стене. Совершенно неубежденно сказал:
- Значит, самураи жульничают в симуляторах. Придется напасть на одного из них, проверить его способности.
Я постучал пальцами по контрольной панели монитора. Когда мы были пьяны, эта мысль казалась забавной. Теперь же - только глупой.
- Это рискованно. Даже если мы проиграем, самураи решат, что это акт неповиновения. И что они с нами сделают?
Заговорил Завала:
- Вы придурки! Втянете нас в неприятности. Вы знаете, что самураи не могут жульничать. Почему бы вам не признать просто, что духи самураев сильнее?
Мы с Гарсиа переглянулись. Гарсиа мрачно улыбнулся, в глазах его не было признания поражения. Я улыбнулся ему в ответ. Мы нажали правильную кнопку в Завале: он боится самураев. Даже если наш план глуп, стоит его обсудить, чтобы посмотреть, как Завала будет корчиться.
- Мы этого не признаем, потому что ты ошибаешься, - сказал Гарсиа, ища, куда бы деть руки. Наконец, просто сунул их за пояс своего кимоно. Сдавайся ты, Завала! Заплати мне миллион песо, и мы не пойдем драться с самураем. - Гарсиа облизал губы и смотрел на Завалу, наслаждаясь своей игрой.
Завала задрожал, как загнанный в угол кролик.
- Ну и что, если они нас убьют? - сказал я, чтобы усилить угрозу.
Завала поднял ладонью вперед свою кимеханическую руку.
- Подождите! Подождите! - сказал он. - Я вас обманывал. Я знаю кое-что, чего вы не знаете.
Мне пришла в голову мысль, что Завала украл в библиотеке какие-то фильмы - фильмы, в которых показано, как дети упражняются с машинами на воздушной подушке и с лазерными ружьями. Завала стоял неподвижно.
- Ну? - спросил Гарсиа.
Завала распрямился.
- Я знаю... - сказал он, как будто всю душу вкладывал в слова, - я знаю, что это волшебный мир, что в нем есть духи! - Должно быть, на наших лицах отразилось недоумение. - У меня есть доказательство! - закончил он.
- Ну, давай это доказательство! - сказал я.
- Я знаю, в это трудно поверить, но когда-то я был как вы - искал ответа на вопросы, у которых нет ответа, пытался постигнуть непостижимую вселенную. - Завала взмахнул рукой, словно одним этим жестом описал всю вселенную.
- Это было до того, как социалисты напали на Колумбию. Мне тогда было шестнадцать лет. Я хотел жениться на девушке из Трес Риос и заработать немного денег, чтобы мы могли купить землю. Я отправился в Буэнавентуру и получил работу на корабле, китайском сборщике планктона.
- Мы должны были плыть к берегам Антарктиды и там собирать планктон, но корабль по пути втягивал все: бревна, медуз, водоросли, мусор. Моя работа заключалась в том, чтобы разбирать это, мусор бросать на транспортер, который снова выбрасывал его в море, а рыбу отправлять на обработку.
- Мы проплыли всего три дня и находились к югу от Чимботы, когда я нашел это... - Завала смолк.
- Что? - спросил Гарсиа. - Ты нашел духа?
- Ты не поверишь, если я расскажу, - ответил Завала.
- Ты нам никогда не лгал, почему мы тебе не поверим? - спросил я.
Завала обдумал мои слова.
- Мы наткнулись на большое поле красных водорослей. И в клубке водорослей я кое-что нашел. Вначале я решил, что это большая морская свинья, и обрадовался, потому что уже много лет никто не находил больших дельфинов. Длинная, серая, с большим хвостом. Но когда я отбросил водоросли, то увидел голову и грудь женщины! Это была сирена. Кожа у нее светло-голубая, волосы светлые, длинные тонкие руки с перепонками между пальцами. А вот здесь, - он пальцем показал себе под горло, - жабры, белые жабры, в виде веера, как у саламандры. Она была мертва уже несколько дней, и рыбы выели ей глаза. Но несмотря на это, она была... прекрасна. Удивительна. Совершенна. - Завала взглянул на нас и, чтобы убедить, добавил: - Я знаю, что видел!
