Ярослав Вейс - День на Каллисто. Сборник научно-фантастических произведений

Он старался направить свои мысли в русло приятных воспоминаний. Перед его мысленным взором возник образ матери. Но не такой, как в последний раз, когда космонавт ее видел. Образ матери напомнил ему детство, когда мать, казалось, всегда была рядом. Вот он слышит, как утром, крадучись на цыпочках, чтобы не разбудить его, она приближается к его постельке. А он, наблюдая за ней из-под полузакрытых век, притворяется спящим. Только теперь он, наконец, понял: мать всегда знала о его проделках.

Надо что-то предпринять, выйти из корабля. Открыв двери, космонавт спустился по трапу вниз, а коснувшись ногами почвы, проверил, прочна ли она. После этого он осмотрелся вокруг.

Что же предпринять?

— Осталось семь секунд, — сказал Тридцать седьмой.

Пятьдесят второй не ответил.

Оба напряженно вглядывались в тьму, прижавшись к иллюминатору, и нетерпеливо выжидали.

— Через две недели мы дома, — пробурчал Тридцать седьмой.

Пятьдесят второй снова промолчал — ну что на это ответить? Должно быть, он и сам огорчился, что ему ничего не приходило на ум, но ведь так оно и есть — ему нечего сказать.

— Вот-вот мы увидим взрыв, — сказал Тридцать седьмой.

Они еще плотнее прижались к стеклу. Ну, наконец-то! Темноту разорвала ослепительная вспышка, но тут же снова планета погрузилась во тьму.

— Все позади, — подал голос Тридцать седьмой. Напряжение их отпустило, космонавты, рассмеявшись, пожали друг другу руки. Вообще-то говоря, предварительная работа была завершена несколько часов назад, но результат последовал только-только.

— Планеты Икс более не существует, — сказал Пятьдесят второй.

Тридцать седьмой ухмыльнулся:

— На огромной черной доске уравнение с крохотным х не решалось, вот мы и перечеркнули его, вернее стерли с доски.

Они еще долго смеялись.

Потом оба снова устремили взгляды туда, где сверкнула вспышка, туда, где уже все поглотила тьма.

— От планетки ничего не осталось, — сказал Тридцать седьмой, и в его голосе послышалось подобие смущения.

Это было похоже на порыв жалости, сострадание впечатлительного человека, нечаянно наступившего на муравья.

Какое-то время космонавт беспомощно стоял, повернувшись спиной к ракете. Вдруг его сознание обожгла мысль: я здесь погибну, эта крошечная планетка станет моей могилой. Но почему эта мысль пришла ему на ум сейчас? Нет, это не его мысль, она вселилась в него откуда-то извне, вселилась против его воли, набросилась на него исподтишка, как коварная бестия, хищная и неотступная…

Космонавт стоял спиной к ракете. Вокруг него расстилался туман. «Наверное, туман ядовитый», — подумал он, стоит лишь нажать на клапан и приподнять шлем скафандра — за долю секунды все будет кончено. Ему почудилось, будто рядом с ним недвижимо лежит его двойник. Он вздрогнул. Все будет кончено…

Он не мог оторвать взора от горизонта, отдавая себе отчет, что там, за грядой скал, и не горизонт вовсе: там кончается планета — она же крохотная, всего ничего. Тихо. Никаких колебаний почвы, никаких сотрясений. Никакого, даже чуть заметного волнения. Тишина.

…Мать, крадучись, осторожно, боясь разбудить, подходит к нему, она знает, что сын не спит…

Космонавт обернулся: сквозь прозрачный туман ему удалось различить лишь ракету да скалы. Ракета, рухнувшая на поверхность, лежит подобно сказочному мертвому животному; скалы похожи на важных хмурых многовековых идолов. Единственно, в ком еще теплится жизнь, — это он.

Надо возвращаться к ракете. Он и так удалился слишком далеко. Туман, противный ядовитый туман — обманчиво увеличивает расстояние. Порой ему кажется, что корабль далеко от него. А если повернуться и идти в обратном направлении? Планета ведь невелика, за несколько часов он доберется, ничего страшного. Космонавт ускоряет шаг, почти бежит.

Вдруг он споткнулся о большой камень и упал. Поднявшись, ощупал камень: на нем множество острых граней. Просто чудо, что не прорезал скафандр. Космонавт пытается поднять камень, вот он у него в руках. Камень тяжелый, гораздо тяжелее, чем он предполагал. Какое-то время он несет его. Зачем? «Зачем, для чего я несу его?» — пугается он. И тут же понимает: есть вопросы, на которые трудно ответить. Хорошо, что корабль уже рядом. Он подходит совсем близко, все еще держа камень в руке. Он хочет отшвырнуть его подальше, но вместо этого осторожно кладет к подножию ракеты. Камень совсем не похож на надгробие.

Тридцать седьмой и Пятьдесят второй сидели в зале заседаний. Сейчас они здесь одни, если не считать шефа. Пустой зал сковывает их. В такой обстановке им здесь не приходилось бывать. Оба с интересом наблюдают за начальником: шеф взволнован.

По правде говоря, сегодня он не похож на самого себя. Никаких формальностей. Вот он схватил указку, но тут же отбросил ее. Космонавты внимательно следят за ним. Что происходит? Они не в силах отгадать. У шефа вдруг передернулось лицо, угрюмо скривился рот. Повернувшись к ним спиной, вероятно, чтобы не встречаться с ними взглядом, он подошел к карте, ткнул в то место, где была планетка Икс, где находились они…

У обоих космонавтов в уме одновременно возникает вопрос: что там?

— Судя по вашим сообщениям, задание выполнено, планета Икс уничтожена, — шеф бросает слова, по-прежнему стоя лицом к карте. — Задание выполнено в соответствии с инструкциями, в точности, как планировалось…

Тридцать седьмой и Пятьдесят второй молчат. Что говорить? Задание выполнено, это очевидно.

Вдруг шеф оборачивается к ним. На его лице холодность и недовольство.

— Планета цела. Она существует, как прежде. Она продолжает существовать. Она есть.

Тридцать седьмой и Пятьдесят второй, как по команде, подняли головы, сраженные таким известием. Планеты нет, они же ее уничтожили.

— Вопреки тому, что вы действовали строго по инструкции, планета продолжает существовать. Видимо, был сделан неточный расчет. Взрывчатка разложена правильно, но ее, вероятно, было недостаточно.

Оба космонавта снова и снова вспоминают ослепительную вспышку; они молчат, не зная, как оправдаться. А шеф продолжает:

— Вы снова полетите туда с двойным запасом взрывчатки и разместите ее по-новому.

Космонавт проснулся. Сколько же он спал? Бессмысленно смотреть на часы, время здесь не имеет значения. Он спал без сновидений. Очнувшись ото сна, он мысленно обращается к сыну, произнося его имя вслух: Тони. «Странно, — подумал он, — как редко мы называем близких, друзей, собеседника по имени. Имена лишний балласт. Тони… Как же я до сих пор не понял, что имена — это золотые прожилки в вечной скале?»