Одно утешение — в науках Сандра, овечка Божия, преуспела, хоть и особым старанием себя не утруждает. А посланнику вашему, даже если он с мылом помоется, я Сандру, овечку Божию, не отдам. Сами приезжайте. Заодно и исповедуетесь. Сама слушать ваши сальности я не буду — к о. Стефану, иеромонаху, сходите, и пока от него справку о покаянии не принесете, даже разговаривать не буду".
1 марта 2970г. Канун Первого Причастия Святого Иво.* * *
«Мужам, кои не оставили отчизне двоих сынов и одну дочь, без крайней нужды на рать в иные земли не ходить. А кто пойдет, того бить лозой по пяткам и держать взаперти, покуда рать не пройдет».
«Правда Нова Града», запись на бересте, датирована 15201 годом от Начала Времен.
43-я зарубка на Лампе, ночь после заката
Какая-то сила обратила его в вихрь и погрузила во тьму. Он пытался вернуть себе телесную оболочку, но лишь обращался в боль и вновь растворялся во тьме.
Ему казалось, что прошла вечность, прежде чем где-то наверху возникло неясное свечение, и он снова стал ветром. Но лишь на мгновение…
Лопо открыл глаза и обнаружил, что стоит босиком на мокрой траве, как Эдам, только что нажравшийся яблок с запретного дерева. Он огляделся, и оказалось, что лужайка со всех сторон огорожена барьером из белых булыжников, на которые почему-то больно смотреть. За пределами каменного кольца стояли люди в просторных белых одеждах. Много, сотни три, если не больше. На него в упор, не отрываясь, смотрела совсем молоденькая женщина, сидевшая на каком-то возвышении, и ему вдруг захотелось исчезнуть. Вместо того, чтобы стать ветром, он обратился в камень — но лишь на мгновение. Просто ему дали понять, что никуда он не денется. Теперь на нем был тот самый белый мундир, в котором ему вспоминался отец.
Женщина смотрела ему в глаза, точнее, сквозь них, и взгляд ее упирался ему в затылок. Она сказала что-то на непонятном языке, и он тряхнул головой в последней безнадежной попытке избавиться от наваждения, овладевшего им с момента падения в бездонное горло Каркуситантхи.
— А вы кто? Ангелы? — Лопо с трудом выдавил из себя древнеромейские слова.
— Что ж… Ели ты хочешь, чтобы мы ответили первыми, мы ответим… — сказала женщина, и лицо ее слегка посуровело. — Но тогда ты из гостя превратишься в пленника.
— Я и так пленник… — Он слегка пошевелил пальцами, проверяя их способность двигаться. — Лопо да Пальпа, полковник вооруженных сил Движения за Свободу и Процветания Сиара.
— Ответы порождают вопросы… — Она взмахнула рукой, и двое юношей выдернули из кольца один из булыжников. — Ты можешь подойти к нам. Ты свободен, но не уходи. Ты ведь тоже хочешь о чем-то спросить.
Выйдя из кольца, он и впрямь почувствовал, что свободен. На несколько мгновений он воспарил и увидел с высоты каменное кольцо, собравшихся вокруг него странных людей, рощу, изрезанную многочисленными тропинками, окруженную бескрайней холмистой степью, поселок из аккуратных круглых домиков под травяными крышами, дорогу, уходящую за горизонт и мрачную крепость, преградившую путь от дороги до рощи. Он вернулся. Легко возвращаться, если знаешь, что в любое мгновение можешь уйти.
Она сидела прямо на мягкой траве в трех метрах от него, и Лопо сидел напротив нее, в неудобной позе, подогнув под себя ноги, но не ощущал никаких неудобств.
— Значит, я не умер? — Он уже сам начал догадываться, что это хоть и не Этот свет, но и не Тот, и все-таки хотел услышать этому подтверждение. И почему-то очень хотелось верить странной собеседнице с красивым и совершенно непроницаемым лицом.
— Нет. — Впервые на ее лице мелькнула тень улыбки. — Ты не умер. Ты и не можешь умереть, даже если очень захочешь, даже если этого захотят все прочие — живые, мертвые, бессмертные. Ты просто чужой здесь, и всем будет лучше, если ты вернешься туда, откуда пришел.
— Без Сандры я отсюда ни ногой.
— Значит, ты был не один… Что у нее — Жезл? Корона?
— Нет, Безымянная, у нее Лампа.
30 августа 12ч. 32м.
— Команданте, их взяли! — Капитан Муар, начальник личной охраны, был одним из немногих, кто имел привилегию входить в рабочий кабинет Гальмаро без доклада и без стука, хотя пользовался ею, лишь когда приносил хорошие или очень хорошие вести.
— Кого? — спросил команданте, не отрываясь от просмотра накопившихся за ночь бумаг.
— Террористов, которые шоссе расковыряли! — поторопился уточнить капитан.
— Ну, и какой тебе за это орден нацепить? — Гальмаро наконец-то удостоил его короткого взгляда.
— Их взяли люди Вентуры. — Капитан снял фуражку и присел на краюшек старинного, сохранившегося еще с колониальных времен, кресла для посетителей. — И я не могу выяснить, кто их сдал Вентуре. Его орлы, кроме как головы рубить, ни на что не годны.
— Вот и спроси у Вентуры.
— Спрашивал. Не говорит. Произвел, дескать, следственные действия — и весь разговор. Но не в этом дело. За теми ребятами, что шоссе заминировали, не директория.
— А кому я еще мешаю? — почти искренне удивился Гальмаро.
— Взяли их на побережье. Два ромея, шестеро из Альби, один эвериец и один варяг. Наемники. Им просто заплатили, а кто, они, похоже, и сами не знают.
— Может, знают, но молчат.
— Команданте, вы же знаете, что у нас не молчат, если знают. Но денег им отвалили столько, что подержанный океанский лайнер купить можно вместе с командой, обслугой, оркестром, рестораном и официантками. У директории таких денег нет, а если и есть, то не раскошелятся…
— Вентуру ко мне! — рявкнул Гальмаро, и капитана, вместе с фуражкой, как ветром сдуло из кресла.
Если не директория, то кто? Команданте был уверен, что за границей всем наплевать, что происходит в Сиаре, кроме эверийцев, у которых свой шкурный интерес. Гардарика далеко, да и зачем им… Желтолицым тем более… Могут, конечно, ближайшие соседи обеспокоиться, что разберется старина Сезар с директорией и за них, бедных, возьмется. Хотя, тоже нет — они даже если скинутся, у них у всех бюджет лопнет. Кроме Коррана, пожалуй. У корранцев деньги есть, но им-то это зачем. Нет ни общей границы, ни общих интересов, ни общих родственников. Было дело, даже займы у них брали, так отдали же все вместе с бешеными процентами. Нет, скорее все-таки у кого-то из директории ненависть пересилила жадность. Гальмаро вдруг поймал себя на том, что его волнует проблема, которой он еще несколько дней назад и не заметил бы. Ну, хочет его кто-то грохнуть, ну и пусть хочет, кто только не хотел… А вдруг свои? Эта мысль показалась ему настолько интересной, что он даже припомнил: последняя чистка в рядах высшего и старшего офицерства была целых восемь лет назад, и за мятежом в Хавли наверняка тоже кто-то стоял. Он вспомнил мятежного полковника, которому лично вручал когда-то «Звезду Сиара», и подумал, что на психопата тот явно не похож, а значит, то ли из излишнего благородства, то ли по глупости согласился стать пешкой в чьей-то большой игре. Власть в Сиаре после войны за независимость менялась раз двадцать, если не больше, но традиции офицерского корпуса оставались неизменны: на третьем месте — верность уставу, на втором — непосредственному начальнику, а на первом — собственная мера понимания патриотизма. Все-таки, генерал Раус был прав, не позволив поставить к стенке уцелевших мятежников. После этого мера понимания у многих изменилась бы не в лучшую сторону.
