Побледневший и заросший Рувим был все еще узнаваемым, и Маль отпрянула от него, инстинктивно пытаясь увеличить расстояние между собой и этим чудовищем.
Он молча стоял и смотрел на них, а его глаза при этом совершенно ничего не выражали. Фиц за ее спиной пошевелился и прошел вперед, на случай, если старец попытался бы сделать что-нибудь неожиданное и неприятное. Маль напомнила себе о том, что Рувим никогда не отличался большой силой, но сейчас она была благодарна Фицу за то, что он заслонил ее своей спиной.
Наконец, Рувим заговорил. Его свистящий голос пугал даже сильнее безумной и дикой внешности.
– Я забыл формулу. Ему я больше не нужен. Вся жизнь насмарку. Все это сделали вы.
Он был здесь все это время – прятался от посторонних глаз. Постепенно из его сбивчивых и не особо связанных между собой фраз Маль поняла, что он взломал дверь и сбежал, надеясь добраться до Гаспара и запустить дело всей своей жизни, но с огорчением понял, что забыл формулу. Время полного одиночества довело его до безумия – перед ее глазами появилась отвратительная картина, оставшаяся после того, как он перегрыз почти всех мышей. Записи были уничтожены им для того чтобы другие не стали синтезировать препарат без него, но, к несчастью, сама формула стерлась из памяти. Гаспар прогнал его с глаз долой, и он спрятался в этом месте. Рувим знал о фильтрах еще со времен своей молодости, ему было известно, где они находились и как функционировали – он лгал, когда говорил, что строение фильтров оставалось для него загадкой. Очевидно, идея спрятаться в этом месте показалась заманчивой не только им – он догадался поступить так уже достаточно давно.
Маль не сразу заметила странный предмет, который он держал в руках. Вначале ее внимание привлек красный проводок, свисавший из его зажатого кулака, а потом она увидела некую вещь, спрятанную в его ладони. Приглядевшись внимательнее, она поняла, что он сжимал небольшую коробку с крошечным рычагом. Большой палец его правой руки все время двигался, поглаживая рычажок и словно не решаясь толкнуть его наверх.
– Что это у тебя? – спросила она, нарушив его неясный монолог.
– Это? Это ваша смерть. Я убью вас, и вы заплатите за то, что сделали со мной и со всем миром. Вы утонете в крови людей, которых убили своими руками.
Фиц понял намерения Рувима, но было уже поздно. Он сделал отчаянный рывок вперед, пытаясь отобрать у него коробочку, но старец переключил рычаг и отослал сигнал по проводку к самой бомбе. К той самой бомбе, что была создана на основе компонентов, за которые Маль заплатила собственной кровью. Они не могли знать, что Рувим оставил свое последнее детище у большой водной развилки – там, где даже они не смогли ее заметить.
Это место находилось слишком близко к основанию дамбы, и уже через несколько секунд огромная волна воды снесла все живое, сминая тела людей тяжелыми и острыми камнями, отколовшимися от удара. Дамба дала трещину, и вода понеслась вперед, на город, так удобно расположившийся в низине. В этом холодном урагане погибли миллионы людей, среди которых затерялись останки трех друзей, встретивших волну первыми. Они растворились вместе с множеством других, навсегда исчезнув и пропав без вести.
Явившаяся ниоткуда волна застала город врасплох. Говорят, она унесла миллионы жизней в один день, став самым разрушительным явлением за всю историю. Впрочем, откуда нам знать? Мы ведь и историю знаем лишь по учебникам, параграфы которых подогнали по линейке.
В тот день мы только приехали и все еще оставались в первом контейнере. Места на всех не хватало, и мы постоянно дрались и кричали. Однако когда земля вздрогнула прямо под ногами, все дети, в том числе и я, заплакали. Никто не знал, что произошло, а прибежавшие взрослые уверяли, что это всего лишь землетрясение. Мы не видели того, что произошло с городом, и возможно, это даже к лучшему. Вечером в сторону города поехала машина, которая вернулась только на следующий день.
Потянулись серые дни, когда нас переселили в другие дома, находившиеся не посреди полей, а сложенные на открытом месте в аккуратные ряды. Мы бродили между этими рядами, сталкивались с другими детьми, натыкались на обеспокоенных взрослых и начинали задавать бесчисленные вопросы. Меня вырвали из привычного мира и переселили на незнакомую почву. Чтобы пустить корни и прижиться мне потребовался целый год. Все это время я ничего не слышала о своей матери, и лишь потом, став старше и научившись складывать кусочки случайных разговоров, поняла, что ее больше нет в живых.
Через месяц после наводнения до нас добрался человек по имени Гаспар. Он был одним из руководителей Корпорации, и поначалу ему сильно досталось. Позже он рассказал людям о том, что все остальные руководители умерли от жажды – они не были приспособлены к жизни без очищенной воды. Рухнувшие фильтры, о которых было столько разговоров, лишили жизни всех тех, кто нажил себе состояние на продаже самого необходимого. Мы знали об этом не понаслышке – среди нас тоже были те, кто остался без препарата и умер от недостатка воды.
Когда первый гнев людей утих, Гаспар уговорил Георга поехать в то место, где жили все главы Корпорации. Оттуда они вернулись с учебниками, документами и книгами, при помощи которых Гаспар заново построил и написал историю последних лет.
Он говорил, что жизнь в городе была прекрасной и замечательной – Корпорация заботилась о людях так же, как пеклась о благополучии отмеченных. По его словам лишь постоянная нехватка воды лишала людей возможности жить и процветать с надеждами на светлое будущее. Однако он и еще один человек изобрели препарат, который в дальнейшем ввели всем нам. Они хотели раздавать его бесплатно, чтобы спасти миллионы жизней. У них были большие планы. Первые образцы они испытали на себе, а потом решили защитить детей. Руководители Корпорации должны были получить препарат последними, и это стало бы завершающей стадией всеобщего спасения, однако злобные террористы нарушили все планы и подорвали дамбу. Они отравили ученого, но тот успел добраться до своего союзника и передать ему имена заговорщиков. Гаспар называл эти имена. Фиц, Маль и Син. Он взвалил вину за гибель мира на мою маму и ее друзей.
Почему люди поверили ему? Даже в шесть лет я начала отчаянно сопротивляться, но разве кто-то способен прислушаться к ребенку, когда с трибуны вещает образованный и добрый старик? Его речь была складной и гладкой, она подкреплялась книжными цитатами и выдержками из научных трудов. Он показывал фотографии города, и зачитывал нам статьи о жизни погибшего населения. И чем больше он говорил, тем обширнее становилась его публика. Всего за несколько лет он сумел убедить почти всех в своей правоте.
