Алексей побледнел, напрягся, даже зубы вперед не торчали, покрытые побелевшими, твердо сжатыми губами:
- Убил бы...
- Кого? Его? И снова зажил бы с женой душа в душу? Или убил бы ее? Какой смысл?
Алексей сник:
- Да, Валера, это, конечно, не выход. Но что же тогда делать?
- Жить, оставаться человеком, радоваться снежной поляне, грешить и ходить в церковь, любить и верить в хороших людей, вот как ты. Я знаю, что нам с Наташей будет нелегко, но раз мы нашли друг друга, то обязательно будем вместе.
- Значит, у вас все в порядке? - Алешкины передние зубы вновь засияли под очень длинным, очень симпатичным носом.
- Конечно, Алеха. У нас все в порядке.
Глава сороковая
- У нас все в порядке? - Наташа заглянула мне в глаза. - Мы действительно мрачные или только о чем-то задумались?
Она тронула кончиками пальцев уголки моих глаз и погладила щеку. Все время улыбается, а сама бледна, веки припухшие и глаза так косметикой разрисованы, словно вырезаны из лица.
Вот и автобус.
Наташа уткнулась лицом мне в плечо и гладит, гладит мою руку.
- Зайчик ты мой солнечный, счастье мое, жди моих писем, я постараюсь приехать к тебе, у меня отгулов куча. Поправляйся и смотри у меня... прошептал я ей на ухо.
Наташа подняла голову и долго на меня смотрела, словно пытаясь запомнить. Напоследок сунула в руку конверт.
- Обещай, что прочтешь только в Москве.
"Валера, любимый мой, сотворили мы свое счастье, подарила судьба тебя, но ни ноты жалости, ни упрека в нашем расставании.
Пойми, что я тебе сейчас скажу. Я глубоко верю, что человека всегда ожидает расплата. За что? Я - за свое, ты - за свое. Но я не хочу, чтобы ты расплачивался еще и за меня. Я искренне убеждена, что жена тебя любит и ты к ней обязательно вернешься.
Обо мне не думай, не беспокойся.
Спасибо тебе за синие солнышки твоих глаз, за нежность твоих рук, за ласку твоего голоса.
Прощай.
Люблю. Наташа."
С тех пор прошло тридцать лет...
Тогда я дочитал письмо Наташи и стал смотреть в окно автобуса, который вез меня через весеннюю Россию. Я думал о том, что зря Наташа, солнечный зайчик, волнуется и так трагически оценивает ситуацию - мой развод с Тамарой дело решенное, Наташа тоже фактически свободна, надо будет только все оформить и встать на учет в районе, сейчас строят быстро, дадут нам квартиру и мы будем вместе.
В Москву автобус прибыл утром первого мая. Столица принарядилась в красный кумач флагов, разноцветных транспарантов, огромных панно. Звучала музыка. На улицах транспорта было мало, люди шли свободно, не торопясь, добродушно уступая дорогу друг другу - не то, что в будни.
В подъезде, перед дверью я достал ключи, хотел открыть, потом передумал и позвонил. С Тамарой мы почти не переписывались, я получил от нее пару писем, в одном из которых она сообщила мне, что сделала аборт.
Тамара открыла дверь и стояла в передней заспанная, нечесаная и пыталась застегнуть халатик на животе, который округло выпирал из-под ночной сорочки.
- Что стоишь? Проходи, - сказала она и протянула руку.
Я растерянно подумал, что она хочет со мной поздороваться, но она положила мою ладонь на упругий холм живота. Кто-то сильно толкнулся изнутри.
- Зарядку делает. У нас будет сын, Валерий. Твой сын...
Вот она расплата, предреченная Натальей. Рухнул небесный свод и померкло солнце - так мне казалось в тот момент. Десятки отчаянных вопросов вспыхивали в потрясенном сознании и ни на один из них не было желанного ответа. Я стоял, окаменевший, в передней, смотрел на Тамару, и спрашивал ее, и отвечал за нее.
- ...Как же так? Помнишь, как мы договорились перед отъездом, что ты сделаешь операцию? Ты же сама тогда говорила, что не хочешь ребенка, тем более от больного человека, тем более, что зачат он был во время пьяной торопливой встречи?
- Но он уже есть... Что значат слова, если он уже есть? Он есть и я люблю его, как свою руку, как свою частицу... И какой бы он ни был - он есть и он твой...
- Говоришь про любовь... а сама же решила, что у нас все кончено? Ты же хотела выйти замуж за Замойского! Я же тебе не пара - ты забыла про это?
- Замойского я не любила никогда, тебя, дурака, любила, а потом чуть не потеряла, а его, который еще не родился, люблю больше всех. Вот это любовь! И тебя я люблю опять, потому что ты - его отец. Разве непонятно, милый?
- А как же?.. А как же... Наташа?
- Не знаю ее и знать не хочу. Я - твоя жена и мать твоего ребенка, а она... мало что бывает. Например, Борис, художник, помнишь, я тебе рассказывала?
- А как же я?.. И мое кино...
- Да кто тебе мешает заниматься своим кино? Ты же знаешь, сколько с маленьким хлопот. Вот и будем мы с сынком ждать, когда папка вернется...
В душу мою белым холодом вошла безнадежность. Будто лезу я в белую гору, и хватаю ртом разреженный воздух, и бесконечен подъем, а за спиною пропасть. Белые горы... белые горы...
Они не знали пути.
Было противно смотреть даже на зубы - они тоже были белыми. Правда, никто не улыбался с того дня, когда стало нечего есть.
Зато надо идти.
Это они твердо знали. Не знали только одного - дороги.
Кругом были горы. Проклятые горы. Белые горы и горы белого. Казалось, все из снега, из холода, из недостатка воздуха. Еще многое, что казалось. Большому казалось, что надо идти направо, маленькому, что налево.
Третий молчал. Ему было все равно. И двое глядели волками друг на друга, а третий закрыл глаза.
- И все-таки нам туда...
- Нет.
- Твоя сторона и труднее и выше...
- Нет.
- Я знаю, нам - туда.
- Нет.
Большой стал надвигаться на Маленького.
- Нет!.. Нет!.. - Маленький перешел на крик. Он вцепился руками в рюкзак и кричал.
- Тише ты, дура, - прошипел Большой, - лавину разбудишь...
Ему очень хотелось стукнуть Маленького.
- Нет, нет... - забормотал Маленький.
- Нет, - сказал он покорно.
Идти все равно нужно втроем. В гору.
...Умный в гору не пойдет...
Большой остервенело рубил ступени.
...Умный гору обойдет...
Он не поднимал головы. Знал, что зрелище белой неприступности ему не по силам.
...Я же не лезу на вершину... С меня достаточно перевала...
Говорил с горой и рубил лед, и звенел лед, и сверкал лед.
Лед Горы.
И Гора сдалась. Большой поднял голову. Оглянулся. Солнце садилось. И горы бросали тень на пройденный путь.
Он был прав.
Он был прав, этот малыш. Даже в том, что его сторона ниже. Большой видел, что противоположный склон действительно ниже, что за ним должна быть долина, что...
Это видел только он.
Двое еще лезли сюда.
Двое еще не знали.
Они не знали.
Они не будут знать.
Третьему было безразлично. Он даже не сопротивлялся, когда увидел Большого в падении.
