Враги не замечали партизан в густой тени, к тому же, они были заняты своими делами. Майор Баум посторонился, когда приехал Эрих Траурихлиген - ему совсем не нравились эти жуткие казни, которые тот устраивал, и Баум предпочитал стоять в сторонке.
- Хайль Гитлер, герр майор... - некто прошелестел над его ухом, Баум обернулся и увидел солдата. Тот тянулся, поднимая одну руку, а второй протягивал Бауму какой-то белый конверт.
- Что это? - осведомился Баум, удивившись.
- Письмо для герра группенфюрера, - негромко пояснил солдат и, отдав Бауму конверт, поспешил испариться.
Баум был недоволен: какой, однако, ушлый солдат, переложил на него ответственность, а сам пошёл гулять... Придётся майору набираться храбрости и отдавать конверт Траурихлигену сейчас, когда генерал занят селянами, иначе Траурихлиген обзовёт его слизнем и накажет за то, что промедлил. Выдохнув лишний воздух, майор нашёл свою храбрость и подошёл к Траурихлигену, протягивая конверт.
- Чего вам, Баум? - Траурихлиген сдвинул брови, обернувшись, а Баум, стоя вперёд конвертом, лаконично пояснил:
- Вам письмо...
- Ну, надо же... - буркнул Траурихлиген, отняв у него конверт, разорвав его и вытащив бумагу. - Из Берлина... И чего им нужно, чёрт?..
Траурихлиген принялся читать, а Баум со страхом замечал, как всё больше мрачнеет, скалится, рычит...
- Вот, чёрт... - пробурчал Траурихлиген, понимая, что весь его план сейчас сорвётся и полетит козлу под хвост из-за одного этого письма. - Господин Гитлер пишет нам, что мы должны не нападать на Еленовские Карьеры, а сидеть и ждать танки Клейста... - прошипел он, свирепо топая правой ногой.
Люди в нестройном ряду охали, пугаясь его злобного оскала. Они не понимали ни словечка из того, что он шипел и рычал широкому Бауму, однако догадывались, что ничего хорошего ждать им не следует. Сыренькая морось превратилась в неприятный дождик, насквозь промачивая их плохонькие одёжки.
- Но вы прекрасно знаете, как мне нужен этот город! А пока мы будем хлопать ушами, дожидаясь уважаемого Клейста - они успеют заминировать подступы, и мы сдуем к чёрту! К тому же, Клейст - это вермахт, чужие люди, я не смогу использовать "брахмаширас"! - Траурихлиген продолжал шипеть и рычать, изминая проклятое письмо в кулаке. - И посему мы считаем, что письмо до нас не дошло! - постановил он, окончательно смяв бумагу в шар и выкинув себе под ноги, на раскисающую от дождика землю.
Баум разинул рот, собравшись что-то пикнуть, но Траурихлиген замахнулся на него кулаком. Замолкнув, майор попятился, опасаясь попасть под кулак, и тут же столкнулся с кем-то, кто тихонько подкрался сзади. Не ожидав, Баум несолидно вздрогнул, рывком обернулся и увидел Фогеля, который зонта так же не имел и кутался в дождевик.
- А, это вы... - пробормотал Баум, посторонившись.
- Мне нужно доложить... - раздражённо проворчал ему Фогель и тут же вытянулся, отдавая честь генералу, потому как заметил, что последний сверлит его суровым глазом.
- Блиндаж готов! - громко отчеканил Фогель, хлопнув каблуками сапог.
- А, Фогель! - Траурихлиген растянул довольную улыбку, после чего сдвинул брови и сурово потребовал:
- Вы посчитали, сколько деревьев они срубили?
- Так точно! - поспешил рапортовать Фогель и полез в карман кителя за своим безупречным блокнотом, наполенным безукоризенными подсчётами, выполненными каллиграфическими цифрами. Траурихлиген наблюдал за ним, ухмыляясь, а потом осведомился ехидным голосом:
- Вы хоть понимаете, что это шутка была?
- А... - Фогель застыл со своим блокнотом в правой руке, куда он скрупулёзно занёс всё, что посчитал нужным, в том числе и количество срубленных селянами деревьев.
- Бэ, - вздохнул Траурихлиген, посмотрев на свои золотые швейцарские часы. - Вам не помешало бы чувство юмора... А то загнётесь со своими цифрами!
- Яволь... - Фогель другого ответа не нашёл, и решил ответить по уставу.
Селяне всё ещё оставались в строю - топтались, ёжиась от холода, кто-то плакал, кто-то кашлял...
- Носяро, Vertreiben Sie sie für den Gott (разгоните их, ради бога)... - устало вздохнул Траурихлиген, повернув голову, увидав этих собранных людей и решив, что они ему уже не нужны. Он испытает машину в бою - так гораздо интереснее, чем стрелять в этих полудиких букашек, которые от страха и ужаса едва держались на ногах.
- А? - Евстратий Носяро только вытаращился, потому как не знал немецкого языка...
- Переводи, чего торчишь?? - Траурихлиген напал на самодовольного переводчика, и тот выскочил из-за его спины, преодолев брезгливость перед Носярой.
- Носяр есть прогнать местный дикарь! - поспешил выслужиться переводчик и, пропищав эти слова, по-солдатски вытянулся в своём гражданском плаще.
- Пошли вон! - Носяро сдвинул тараканьи рыжие брови и принялся злобно рявкать, подгоняя тех, кто медленно полз, своими кулаками.
Люди, охая от страха, принялись расходиться, удаляясь из-под прицела носяриных полицаев. Вроде бы, кошмар закончился, им можно будет вернуться в дома, немцы погасили страшный прожектор, вернув промозглые сумерки, и, кажется, собрались уходить. Катерина, ёжась от холода, поплелась с площади прочь, чтобы вернуться домой. Рядом с ней плелась её заплаканная дочь, чуть поодаль хромал старый дед Кирилл... а ещё поодаль - шагала на длинных ногах Параскина сестра Светлана.
Эрих Траурихлиген всё топтался, размышляя, а около него топтались и его фашисты, полицаи пинками подгоняли людей.
Партизаны всё сидели за сельсоветом, потому что их было слишком мало для того, чтобы нападать на врагов - фашистов больше, они их переловят, а то и перестреляют...
В Федоре поднималась ярость: Авдей наградил пинком его Катерину, Носяро тут ухмыляется, фрицы прохаживаются, а виноват во всём этот Траурихлиген - мерзавец, который отвратительно скалится, стоя прямо здесь, у него на глазах. Фёдор не выдержал напряжения - не помня себя, он выпрыгнул из спасительной тени, побежал туда, где была для него только смерть.
- Стой... Назад... - шипели ему в след Петро и Грыць, напуганные безрассудностью товарища, но Федор не слышал их, не слушал... Какое может быть "назад", когда впереди - убийца людей??
- Получай, гад! - Федор схватил автомат и принялся стрелять очередями вперёд себя, где стоял его жуткий враг.
Люди панически закричали, услыхав хлопки выстрелов, решили, что пули летят в них и принялись снова разбегаться, толкая полицаев и даже затоптав одного.
Траурихлиген скрылся за постементом, с которого ещё не успели сбросить бюст Ленина, вскинул "люггер" и высрелил всего один раз, пробив партизану лодыжку. Он мог бы застрелить его, но не стал - партизан должен умирать на колу, в назидание другим партизанам. Подстреленный, Федор шлёпнулся в грязь, уронив автомат, а вокруг него шлёпали босые ноги убегающих селян. Он бы вскочил и стрелял дальше, но боль в пробитой лодыжке не давала пошевелить ногой, и тут у его носа установились два сапога. Федор поднял голову и понял, что его попытки убить чудовище оказались бесполезны, он промазал, страшный генерал жив, и теперь возвышается перед ним, прожигая своим дьявольским взглядом. С высоких небес падали капли, и волосы Федора были мокры, свисали на лицо...
