— Интересная это штука быть богом, — продолжала она.
— Кем-кем? — переспросил Симмонс.
— Богом.
— Так уж и богом, — усомнился он.
Увлеченная своими мыслями, она его не услышала.
— Всего несколько дней назад Джума был обыкновенным фаэтонщиком. Представления не имел о грамоте. Пальцы на руке не мог сосчитать. А теперь…
— …изучает итальянскую бухгалтерию, — ехидно подсказал Симмонс.
— …прочел сотни книг…
— …обзавелся собственным мировоззрением.
— Не смейся, Эрнст. Он действительно стал другим человеком.
— И все за какую-то неделю.
— Напрасно иронизируешь. Я перенесла его в будущее, наняла репетиторов, определила в школу для умственно отсталых. Можешь смеяться сколько тебе угодно, но спустя три месяца ему там уже нечего было делать, и я перевела его в экономический колледж.
— Ты рисковала, Люси. Парень запросто мог свихнуться.
— Он не свихнулся, Эрнст. Знаешь, что ему помогло?
— Что?
— Он поверил в легенду. В легенду о пэри, которая приносит счастье.
— Пэри, конечно же, ты? — усмехнулся Симмонс.
— Да. И это, если хочешь, ответ на твой вопрос о том, почему я уделяю ему столько внимания. Он так самоотверженно зерит в свою легенду, так отчаянно за нее ухватился, что я просто не могу поступить иначе.
— И ты действительно веришь, что он будет счастлив?
Эльсинора обернулась к мужу, взяла его за руку.
— Он уже счастлив, Эрнст. У него есть собственный фаэтон с лошадью, он одет-обут, хорошо зарабатывает, видел и знает гораздо больше, чем любой из его соплеменников…
— Стоп! — Симмонс мягко похлопал ее по запястью. — Как раз последнее-то его и погубит. Соплеменники, как ты выразилась, не простят ему этого. Они его сожгут на костре, живьем зароют в землю, забросают камнями. А потом, спустя годы, возможно, причислят к лику святых. Так уж устроено человечество.
— Ты говоришь страшные вещи, Эрнст.
— Это не я, Люси. Это история. Вспомни Иисуса Христа, Джордано Бруно. Джума, конечно, не Иисус, но разница только в масштабах. И Джуме от этого, поверь, не легче.
— Не пугай меня, Эрнст. Давай лучше не говорить об этом. — Она помолчала, сосредоточенно глядя куда-то вдаль. — Зачем мы сюда приехали? Не просто же так, подышать свежим воздухом?
— Нет, конечно. Надо определить место для каменного карьера.
— Ты задумал построить город?
Симмонс сделал вид, будто не понял иронии.
— Здесь…
— Послушай, Эрнст, объясни мне, пожалуйста, одну вещь.
— С удовольствием, Люси.
— Зачем тебе вся эта предпринимательская возня? Ради денег? Но их на твоем синтезаторе можно начеканить столько, что хоть дороги мости.
— Это ты здорово придумала! — расхохотался Симмонс. — Дороги из чистого золота!
— Тогда зачем?
— Понимаешь, Люси, богатый человек всегда в центре внимания. Когда источник его доходов известен, — это еще полбеды: завидуют, но мирятся. А вот когда он богат неизвестно за счет чего, — это вызывает подозрения. Я уже не говорю о том, что синтезировать можно только монеты, но не купюры.
— Почему?
— На купюрах есть номера.
— А, ну да.
— Во-вторых, надо же хоть чем-то объяснить цель нашего тут пребывания.
— А в-третьих?
— В-третьих… — он прикусил нижнюю губу и задумался. — В третьих, без моего вмешательства события развивались бы тут своим чередом.
— Хочешь проверить на практике теоретическое положение о роли личности в истории? — Эльсинора саркастически усмехнулась, но он пропустил шпильку мимо ушей.
— Теория меня не волнует. А вот практика… — Он озорно сощурился и прищелкнул пальцами. — Там я был бессилен, зато тут такое наворочаю, черт ногу сломит!
— Зачем?
— А пес его знает! Хочу и все тут. Интуиция. Ну вот подумай сама: Хивинское ханство, забытый богом и людьми медвежий угол, и вдруг — Аппиевы дороги! Шоссе! Автострады! Без автомобилей, правда, но магистрали на все сто! Представляешь, как историки взвоют лет эдак через двести? Каких только гипотез не выдумают, каких только теорий не сочинят! А всю эту кашу заварим мы с тобой. Сегодня. Вот здесь.
— Почему именно здесь?
— Ближе ничего подходящего нет.
— Ты советовался со специалистами?
— Зачем? — улыбнулся Симмонс. — Я сделал проще: заглянул на столетие вперед.
— И что же?..
— Вон там, — он указал рукой в ложбину, где у костра расположился казачий конвой, — через сто лет будет построен гравийно-щебеночный комбинат. А уж они-то наверняка все рассчитали и учли.
— И ты все еще не хочешь признать себя богом? — рассмеялась Эльсинора.
— Бог всемогущ, — скромно потупился он. — А мои возможности, увы, ограничены. Пойдем?
Она кивнула. Некоторое время они молча спускались по крутому каменистому склону. Потом началась пологая осыпь и под ногами зашуршали камешки.
— Готовый щебень, — буркнул Симмонс. Она промолчала. Стремительно разбегались в разные стороны серые длиннохвостые ящерицы. До ложбины, где жгли костер казаки, оставалось не больше километра, когда Эльсинора опустилась на огромный валун и виновато взглянула на Симмонса.
— Не могу больше. Устала.
— Давай отдохнем, — предложил он и присел рядом. — Спешить некуда.
Ветер изменил направление и дул теперь вдоль ложбины, донося до них дразнящий запах жарящегося мяса: один из конвойных подстрелил в пути дикого кабана и теперь казаки явно не теряли времени даром.
— Из головы не идут твои слова, — вздохнула Эльсинора. И зачем только ты мне все это сказал?
Симмонс нагнулся, набрал пригоршню мелких камешков, высыпал на гладкую поверхность валуна рядом с собой. Они почти не отличались один от другого, серые, неприметные, примерно одинакового размера и формы. Симмонс взял один камешек и кинул в куст йилгына, покрытый малиновыми метелками соцветий. Камень упал, не долетев.
— Понимаешь, — Симмонс взял второй камешек. прикинул на глазок расстояние, бросил. — Мы с тобой — случайные люди в этой реальности. Персоны нон грата, если угодно.
— Можно подумать, где-то мы желанные гости, — вздохнула Эльсинора.
— Верно. — Симмонс метнул еще один камешек. — Мы скитальцы. И именно поэтому не имеем права на привязанность.
Четвертый камень полетел в сторону куста и опять мимо.
— Я и сейчас не уверен, что поступил правильно, взяв тебя с собой. Что касается меня, то тут не было выбора. А ты…
— Я сама этого пожелала, — напомнила она.
— Ты пожелала сама, — задумчиво повторил он.
Некоторое время оба молчали. Казаки у костра затянули песню.
