— Что же ты не продолжаешь? — спросила Эльсинора.
— Собственно, я уже почти все сказал.
— Ты не сказал главного.
— Да? — он обернулся и посмотрел ей в глаза. Она, не моргнув, выдержала взгляд.
— Да! Ты не сказал, почему я не имею права на привязанность. Потому, что я твоя жена?
Симмонс вздохнул и отвел глаза.
— Нет, Люси. — У него дрогнул голос, и он поспешно закашлялся. — С этим ты можешь не считаться.
— Тогда я тебя не понимаю, Эрнст.
— Сейчас поймешь. — Симмонс собрал оставшиеся камешки и стал машинально пересыпать их из ладони в ладонь. — Люди, на которых так или иначе распространяются наши симпатии, перестают быть самими собой.
— Не говори загадками!
Казалось, Симмонс ее не слышит.
— …Мы отрицательно влияем на них, — продолжал он, сосредоточенно наблюдая за сплющимися камешками. — Почувствовав, что могут достичь большего, чем те, кто их окружает, они утрачивают чувство меры…
— А попроще нельзя? — раздраженно перебила его Эльсинора, но он опять не услышал.
— …теряют осторожность, поступают вопреки здравому смыслу. И это их в конце концов губит. Пытаясь сделать добро, мы творим зло. Отсюда раздвоенность нашего с тобой положения. Казалось бы, мы можем сделать для людей очень многое и в то же время мы не можем себе это позволить. Вот и все, что я хотел сказать.
— Ты считаешь, я принесу ему несчастье?
— Ты уже принесла ему несчастье, Люси. Просто он не понимает этого…
— Вздор! — перебила его Эльсинора. — Джума счастлив!
— Пусть будет по-твоему. — Симмонс поднялся с валуна и швырнул в куст всю пригоршню камешков. — Пойдем?
— Погоди. — Эльсинора тоже встала и отряхнула платье. — В том, что ты говоришь, есть большая доля правды. Но ведь могут быть исключения?
— К сожалению, нет. — Симмонс достал сигарету. — Наше вмешательство неизбежно приводит к тому, что человек опережает свое время. Он начинает по-иному воспринимать окружающее, мыслить другими категориями. И, как бы он ни был осмотрителен, это отражается на его поведении. Он выпадает из обоймы, становится белой вороной. Вначале ему завидуют, потом начинают бояться. В конце концов его возненавидят. Это неизбежно.
— Ты пессимист, Эрнст.
— Нет. Просто реально смотрю на вещи.
— Что же мне делать с Пятницей?
— Ничего. Оставь все как есть. Может быть, и обойдется. Он ведь убежден, что все это сказка?
— Да.
— Остановите здесь, пожалуйста, — по-английски сказала Эльсинора.
Джума оглянулся на хозяйку и потянул вожжи.
— Мне надо купить открытки.
— Понимаю, мадам. Пойти принести? — Он соскочил на землю.
— О нет, я сама.
— Да, мадам.
Джума помог хозяйке сойти и откатил экипаж в сторонку под чахлые акации. Эльсинора взбежала по ступеням и скрылась в здании почтамта.
Припекало. Джума достал из нагрудного кармана тщательно отутюженный носовой платок, провел им по лицу и огляделся. По тротуару и мостовой сновали прохожие. Под соседним деревом возле ограды стоял парень лет двадцати — двадцати пяти в подпоясанной витым шелковым шнурком полотняной рубахе навыпуск и заправленных в сапоги черных в полоску брюках. Ч руках у парня было распечатанное письмо. По-видимому, он читал его, когда экипаж подъехал к почтамту, ч теперь с интересом разглядывал Джуму. Тот скользнул по парню равнодушным взглядом и отвернулся, но что-то заставило его взглянуть еще раз. Теперь он узнал парня: это был тот самый мастеровой, который вступился за Джуму, когда пьяный офицер ударил его по лицу.
— Малый! — окликнул Джуму мастеровой. — Ты меня не узнаешь?
— Узнаю, таксыр.
— Какой я тебе таксыр? — Парень сунул конверт з карман и подошел к Джуме. — Михаилом меня зовут. Михаил Степанович Строганов. Машинистом у Дюммеля на заводе работаю. А тебя как звать?
— Джума.
Они обменялись рукопожатиями.
— Что же ты удрал тогда?
Джума улыбнулся и развел руками. Строганов смерил его оценивающим взглядом, хмыкнул то ли восхищенно, то ли осуждающе.
— Под Ваньку-кучера нарядился? — парень слегка картавил.
— Да вот, — незаметно для себя Джума перешел на русский. — Хозяйке так захотелось.
— А тебе? — жестко спросил Строганов.
— Мне все равно.
— Ну-ну. — Машинист испытующе смотрел Джуме в глаза. Однако изменился ты, парень.
— Из-за одежды?
— Не только. — Строганов помолчал. — У кого служишь-то?
— У Симмонсов.
— Вот как?
— Супругу его вожу.
— Понятно. — Он опять помолчал. — Послушай, а что за птица твой Симмонс?
— Почему мой? — возразил Джума.
— А черт его знает! — улыбнулся Строганов. — С языка сорвалось. Болтают про него всякое, вот и спросил.
— Человек как человек. — Джума пожал плечами. — Деньги лопатой гребет.
— Ну, это всем известно.
— Обходительный. Работников не обижает.
— Обходительный, говоришь? — недоверчиво переспросил машинист. — Тебя-то он, факт, не обижает.
— Меня? Да я его видел раза три за все время. Мое дело лошади да карета.
— По-русски говорить тоже на конюшне научился? — усмехнулся Строганов. — Месяц назад еле лопотал, а теперь вон как чешешь!
— Мой кучер вам чем-то не угодил? — поинтересовалась незаметно подошедшая Эльсинора.
— Добрый день, сударыня, — поклонился Строганов. — С чего вы взяли?
— У вас такой агрессивный вид… — Эльсинора улыбнулась одними губами, глаза оставались холодными, как льдинки. Вы, кажется, интересуетесь моим супругом? На какой предмет, если не тайна?
— Вас это не касается! — раздраженно буркнул машинист.
— Заблуждаетесь, Михаил Степанович. Как-никак я ему жена. И вообще вы могли бы быть повежливее, не находите?
— Откуда вы знаете, как меня зовут? — удивился Строганов.
— Я еще и не то знаю! — Она рассмеялась и подбросила кверху стопку почтовых открыток. Получилось, как у заправского фокусника: открытки, дугообразной лентой скользнув в воздухе, перекочевали с ладони на ладонь. — Хотите, я вам погадаю? На открытках?
— Хочу! — вызывающе сверкнул глазами машинист.
— Не пожалеете? — поинтересовалась Эльсинора. — Я вам такого расскажу, что вы и сами о себе не знаете. Ну и как?
— Не пожалею! — упрямо мотнул головой Строганов.
— Тогда пожалуйте в карету, — усмехнулась она. — На улице только цыганки гадают.
Внимательно наблюдавший за их разговором Джума распахнул дверцу. Строганов заколебался было, но Эльсинора решительно взяла его под руку, и ему ничего не оставалось, как покориться. Хлопнула дверца. Джума покачал головой и взобрался на передок. Карета тронулась.
