— Строганов производит впечатление вполне порядочного человека.
— Тогда какое ему дело до истории с каючниками?
— Может быть, как раз потому, что он порядочный человек?
— Не знаю, не знаю.
— Тысячи каючников остались без куска хлеба. Такое нельзя наблюдать равнодушно.
— Ну, положим, не тысячи. Если уж быть точным, сгорел семьдесят один каюк. Без куска хлеба, как ты изволила выразиться, осталось человек двести-триста.
— По-твоему, это мало?
— Ну что ты заладила одно и то же! «Много, мало…» Если уж ча то пошло, один голодный — это уже много. А знаешь, сколько их в Хивинском ханстве? Согни тысяч! Что ты предлагаешь, взять их на свое иждивение?
— Во-первых, не кричи.
— Прости.
— А во-вторых, если не в твоих силах облегчить участь всех неимущих, то по крайней мере ни к чему добавлять к ним сотни новых.
— Тут ты, пожалуй, права, — согласился Симмонс. — Я сгоряча сморозил глупость, а Дюммель и рад стараться.
— Ты прекрасно знаешь, что Дюммель тут ни при чем, — резко возразила она. — Ты приказал, он выполнил.
— Тоже верно. Сдаюсь. Завтра же велю заложить верфь. Флотилию каюков понастроим. Хоть все ханство на каюки сажай. Великая речная держава! — Симмонс хохотнул. — Не пойдут ведь, собаки. Им, видите ли, на конях скакать по душе. Ну да ладно. Меня сейчас куда больше этот твой новый знакомый интересует. С кулинарной фамилией.
— Причем тут кулинария? — удивилась Эльсинора.
— Притом. Кушанье есть такое. Бефстроганов. Слышала?
— Первый раз слышу.
— Ну так услышишь, — пообещал он. — Сегодня же велю приготовить на ужин.
В открытую дверь кабинета без стука вошел Дюммель.
— Вот и вы, барон! Добро пожаловать! Рад видеть вас в добром здравии. Чему обязан, голубчик?
— Вызывали? — барон был явно не в духе.
— Что? А, ну да, конечно! Скажите, Зигфрид, бефстроганов на ужин не очень обременительно для желудка?
— Думаю, нет, — буркнул Дюммель.
— Тогда распорядитесь, чтобы на ужин подали бефстроганов. И сами нам компанию составьте. Если хотите, конечно. Кстати, вам знакома фамилия Строганов?
— Знакома, — насторожился немец. — А что?
— Экий вы, право! Уж и спросить нельзя? Просто интересуюсь. Из праздного любопытства.
— Машинистом у нас на заводе работает. Специалист отличный.
— И все?
— А что еще?
— Ну, мало ли что! Образование, национальность, возраст, откуда родом, как сюда попал.
— По этапу.
— Вот как? И за что же? Уголовник небось?
— Нет, — качнул головой немец. — По политической.
— Та-а-ак, — Симмонс прищурился. — Это уже говорит кое о чем. Ну, а на заводе как держится?
— Пока ни в чем не замечен. Живет замкнуто. С людьми общается только по работе. Не пьет.
— Вот это плохо. К пьющему легче ключ подобрать. Женат?
— Холост.
— Та-а-ак. Дело, говорите, знает?
— Знает, — вздохнул барон. — В этом ему не откажешь.
— Ну что ж, и на том спасибо. Так вы распорядитесь насчет ужина. Не успеют чего доброго. А я пока пойду душ приму, жарко что-то.
Подождав, пока затихнут в коридоре шаги Симмонса, Дюммель заговорщически понизил голос:
— Я не хотел говорить при шефе, мадам, но этот негодяй опоздал на работу…
— Симмонс? — притворно удивилась Эльсинора.
— Боже упаси, мадам! — ужаснулся немец. — Строганов!
— И что же?
— Я в это время был на заводе, ну и — порядок есть порядок — устроил ему взбучку. И знаете, чем он объяснил свое опоздание?
— Чем же? — полюбопытствовала хозяйка.
— Тем, что был у вас в гостях и вы его задержали!
— Все правильно, Зигфрид.
— Как?! — вытаращил глаза немец.
— Вот так! Строганов действительно был здесь, я действительно его задержала. И вы совершенно спокойно могли выяснить это при Симмонсе. Между нами, как вам известно, секретов не водится. У вас все?
— Да, мадам. Хотя нет. Один-единственный вопрос, мадам, если позволите.
— Спрашивайте, барон.
— Как готовится бефстроганов?
— Представления не имею. А вы что — тоже не знаете?
— Увы! — сокрушенно развел руками Дюммель.
— Ну, тут я вам плохая помощница. Если не ошибаюсь, «беф» по-французски — бык. А за остальным обратитесь к Строганову.
— К какому еще Строганову?
— К вашему машинисту, разумеется. Может быть, он знает. Ну полно, полно. Я пошутила, барон. Полистайте поваренную книгу. А еще лучше пусть это сделает повар.
Дюммелю приходилось круто: Симмонс сдержал-таки свое обещание — перестал вмешиваться в дела акционерного общества, взвалив практически все заботы на широченные дюммелевы плечи.
Поначалу барон даже обрадовался: регулярные нахлобучки шефа портили настроение, надолго вышибали из колеи. Но Зигфриду, видно, на роду было начертано быть неудачником: стоило шефу отойти от дел — и на «Дюммеля и K°» одна за другой посыпались беды. Акция с поджогом каюков неожиданно обернулась против ее инициаторов. Теперь что ни день баржи и каюки, независимо от их принадлежности, загорались на всем протяжении водного пути от Ново-Ургенча до Чарджуя, но, поскольку подавляющее их большинство принадлежало обществу «Дюммель и K°», то и убытки, естественно, терпело в основном оно.
Меры по усилению охраны ощутимых результатов не давали, поджигателей задержать не удавалось, зато перепуганные насмерть каючники не только наотрез отказывались иметь дело с Дюммелем, но вдобавок подали прошения-жалобы в военную администрацию и на имя самого хана хивинского Мухаммадрахима Второго.
Действия этих голоштанников явно кто-то направлял, но кто именно — так и оставалось невыясненным.
«Пришла беда — отворяй ворота», — гласит пословица; пока Дюммель ценою немалых расходов улаживал дела с командованием и хивинским ханом, неподалеку от пристани Чалыш сошел с рельсов железнодорожный состав, и прибывший с казачьим разъездом для выяснения причин катастрофы барон собственными глазами убедился в том, что крушение произошло не случайно: на участке длиною примерно пятьдесят метров полотно было разрушено, насыпь срыта, а рельсы и шпалы неизвестно куда исчезли.
— Туркмены озорничают, не иначе, — глубокомысленно изрек один из казаков, разглядывая многочисленные следы конских копыт на влажном песчаном грунте. — Они и рельсы со шпалами уволокли.
— На черта они им понадобились? — не выдержав, ругнулся Дюммель.
— А просто так, из озорства. — Казак огляделся, мотнул бородой в сторону зеркально отсвечивающего речного плеса. Видать, в Амударью покидали, ваше благородие.
«Их благородие» чертыхнулся еще раз и приказал начать ремонтные работы. А несколько дней спустя караульные задержали ночью в симмонсовском парке неизвестного с коробком спичек и десятилитровым бидоном, под самое горлышко наполненным керосином.
