Я поколебался.
— Я не могу, — проговорил я. — В этом шаре находятся две больших золотых полосы.
Они недоверчиво посмотрели друг на друга, затем на меня, с сильным недоумением. Я направился к шару, остановился, влез внутрь, и вот перед ними лежали ломы селенитов и разорванная цепь. Если бы я не был так страшно утомлен, то мог бы вдоволь насмеяться. Они уставились на золото, как котята на таракана. Они не знали, как взяться за такую массу. Маленький жирный человек пригнулся и поднял за конец один из этих ломов, затем бросил его, издав порядочное кряхтенье, за ним и все остальные проделали это.
— Это свинец или золото? — проговорил один.
— О, это з_о_л_о_т_о! — проговорил другой.
— Золото самое настоящее, — подтвердил третий.
Тогда они все впились в меня глазами, потом уставились на корабль, стоявший на якоре.
— Верно, я вам говорю! — воскликнул маленький человечек. — Но где вы это добыли?
Я слишком утомлен, чтобы придумывать ложь.
— Я добыл это на луне. — Я увидел, как они вытаращили глаза друг на друга. — Глядите сюда, — сказал я. — У меня теперь нет охоты вас убеждать. Помогите мне перенести эти золотые слитки в отель. Я полагаю, что двое из вас могут справиться с одним ломом, я же постараюсь снести эту цепь, и расскажу вам побольше, когда немного поем.
— А как же насчет вот той штуки?
— Она тут не мешает, — проговорил я. — Во всяком случае, чорт с ней, пускай она тут остается. Когда придет время, она полетит как нельзя лучше.
С чувством величайшего удивления молодые люди послушно взвалили мои сокровища к себе на плечи и, передвигая ногами, как будто налитыми свинцом, я двинулся впереди этого оригинального шествия по направлению к отдаленному приморскому домику. На половине пути к нам присоединились еще две благоговейно ступавшие маленькие девочки, с садовыми лопатками в руках; потом появился мальчуган, перегнувшийся в три погибели и сопевший, как паровоз. Он был, помнится мне, сперва на велосипеде и конвоировал нас на некотором расстоянии, ярдов в двадцати, с правого боку; затем, я полагаю, он признал нас неинтересными, вскочил снова на велосипед и умчался по берегу вверх, в направлении к шару.
Я оглянулся на него.
— Он не тронет машины, — заметил мне толстый человечек успокоительным тоном; а я очень нуждался в успокоении.
Сперва серое утро как будто царило и в моей душе, но вот солнце выступило из облаков, столпившихся на горизонте, и озарило весь мир, придав свинцовому морю ярко-искрящуюся поверхность. Я воспрянул духом. Сознание важных подвигов, которые я совершил и какие еще мне предстояло совершить, проникло в мою душу вместе с солнечными лучами. Я громко расхохотался, глядя, как передний носильщик сгибался под тяжестью моего золота. Когда я не на шутку займу опять место в земном мире, как этот мир будет дивиться на меня.
Если бы не моя крайняя усталость, то владелец литльстонского отеля также позабавил бы меня; он долго колебался, глядя то на мое золото и почтенную свиту, то на мою весьма непрезентабельную внешность. Но в конце концов я очутился опять в земной ванной комнате, с теплой водой, чтобы омыться, и с переменой белья, хотя, повидимому, и слишком малого на мой рост, но все-таки чистого, одолженного мне находчивым маленьким человечком. Он дал мне и бритву, но я не мог решиться приступить к щетинистым аванпостам бороды, покрывавшей мою физиономию.
Я уселся за английский завтрак и начал уничтожать его с каким-то вялым аппетитом: он копился уже несколько недель и успел одряхлеть. Я отмалчивался на вопросы всех четырех юношей, но, наконец, сказал им правду.
— Ну, — проговорил я, — раз вы настаиваете, я достал все это на луне.
— На луне?
— Да, на луне, которая на небе.
— Но что вы хотите сказать?
— То, что я говорю, черт побери!
— Что вы прибыли сюда прямо с луны?
— Именно, через пустое пространство на этом шаре, — и я с наслаждением проглотил яйцо; при этом я заметил про себя, что когда отправлюсь обратно на поиски Кавора, то захвачу с собой лукошко яиц.
Я ясно видел, что они не верят ни одному слову из того, что я говорил. Очевидно, они считали меня самым отъявленным лгуном, какого когда-либо встречали. Они переглянулись друг с другом и вновь сосредоточили блестящие взгляды на мне. Я думаю, они надеялись найти какие-нибудь разъяснения даже в том способе, как я солил свое кушанье. Казалось, они усматривали особое значение в том, как я начинял яйцо перцом. Эти странным образом выделанные массы золота, которые они несли на себе, не давали им покоя. Драгоценности эти лежали теперь передо мною, ценою каждая несколько тысяч фунтов; украсть их было также немыслимо, как похитить целый дом или участок земли. Поглядывая на их уморительные лица из-за своей чашки кофе, я подумал, в какие странные объяснения я должен им пуститься, чтобы меня вновь сделалось возможным понимать.
— Не разумеете же вы в самом деле… — начал было самый молодой из моих спутников, тоном, каким уговаривают маленьких упрямых детей.
— Пожалуйста, передайте мне блюдо с тартинками, — проговорил я, и быстро опустошил его.
— Однако, предупреждаю вас, — начал другой юноша. — мы ведь и не думаем этому верить.
— Так что же! — проговорил я, и пожал плечами.
— Он не желает нам рассказывать, — проговорил самый младший, как бы a parte, и затем с напускными совершеннейшим равнодушием хладнокровно спросил: — Вы позволите мне закурить?
Я дружески кивнул головой и продолжал свой завтрак. Двое других высунулись из окна, находившегося в некотором отдалении и тихо совещались друг с другом. Меня вдруг пронизала одна мысль.
— А ведь время бежит, — проговорил я.
Тут наступила пауза, как бы в ожидании, кто первый должен мне ответить.
— Приближается самое время отлива, — проговорил маленький человечек.
— Ну, во всяком случае, — проговорил я, — о_н не уплывет далеко.
Я разбил третье яйцо и обратился с небольшим спичем.
— Господа, — проговорил я. — Прошу вас, не думайте, как вы наверное делаете, будто я говорил вам несообразную ложь или что-нибудь подобное. Я вынужден лишь быть немного лаконичным и таинственным. Я вполне понимаю, что это может быть неприятно и что ваше воображение должно разыгрываться. Могу уверить вас, что вы живете в замечательное время; но я не могу вам теперь ничего разъяснить; это невозможно. Даю вам честное слово, что я явился с луны. Это все, что я могу сказать вам… Тем не менее, я бесконечно вам обязан. Понимаете вы, бесконечно. Надеюсь, что мое обхождение никоим образом вас не обидело?
— О нет, ни малейшим образом, — проговорил юнейший из юнцов, чрезвычайно любезно. — Мы это вполне понимаем. — И, глядя пристально все время на меня, он откачивался в кресле до тех пор, пока оно совсем почти опрокидывалось, и с некоторой ловкостью возвращался обратно.
