— Но как же ты… смогла… одна?
— Ох, Андрюша, ты даже не представляешь, чего мне это стоило. Я думала с ума сойду, пока разберусь в принципе действия мазера. Хорошо, меня электрики из нашей поликлиники консультировали, реле изготовили, чтобы включение и выключение происходило автоматически. А присоединять-то реле мне самой пришлось, позвать-то сюда я никого не могла, сам понимаешь. Я последние ночи спать разучилась, — Инна Георгиевна счастливо засмеялась. — Одного я, правда, все-таки не учла, — она за карманы развела в стороны висевшие на ней штанины кучинского костюма, — мне следовало раздеться. После выключения все на мне промокло до нитки.
На минуту воспаленное воображение Андрея нарисовало мрачную картину: любимая им женщина мертвым ледяным изваянием застыла на стуле. Ее одежда, волосы, очки покрылись инеем…
А если бы отказало это самодельное реле? Андрей обессиленно плюхнулся на стул, одиноко стоявший посреди комнаты. Под его ногами хрустнуло стекло.
— Мои очки! — ахнула Инна Георгиевна.
Они одновременно нагнулись за пустой оправой. И стукнулись лбами — да так, что Андрей крякнул, а Инна Георгиевна громко вскрикнула. Андрей впервые увидел, как она хохочет, всплескивая руками, запрокинув голову и раскачиваясь из стороны в сторону.
Вдруг она сразу осеклась, ее глаза, устремленные на Андрея, раскрылись широко и зачарованно.
— Андрюша! — она схватила его за руки. — Я же и без очков…
— Что? — перепугался Андрей.
— Я все отлично вижу. Ты подумай только — без очков!
Они поднялись на ноги. Андрей не выпускал, ее рук, словно боялся, что неведомая сила подхватит и унесет ее.
— Какие необъятные возможности, — проговорила Инна Георгиевна. Глаза ее смотрели на Андрея, но тот понял, что она не видит его. — Целый мир неведомого… И впереди теперь вся жизнь.
Ее глаза снова увидели Андрея.
— И вместе, да? — шепнула она.
Они жили в одном доме. В детстве вместе гоняли мяч во дворе, учились в одной школе. В один год кончили университеты — Виктор столичный, а Марк в своем городе, самый что ни на есть провинциальный. Однако работать начали на одной и той же кафедре физики в политехническом институте. За последующие четырнадцать лет они обзавелись семьями, еще более сблизились, сообща ездили отдыхать к морю, вместе отмечали праздники и дни рождения.
Виктор Николаевич Потапов рано располнел, его шевелюра изрядно поредела, но зато вся его внешность стала солидной, внушающей почтение. Он защитил кандидатскую диссертацию и теперь работал над докторской.
Что касается Марка Юрьевича Залесского, шутника и балагура с постоянной блуждающей улыбкой на смуглом лице, то в нем и по сей день сохранилось еще много мальчишеского. В первый же год его работы в институте заведующий кафедрой сказал ему:
— Диссертацию вы не потянете, Марк Юрьевич. Характер у вас, знаете, какой-то несерьезный, взбалмошный, что ли. А тут, знаете ли, надо зубами вгрызаться. Так что не обижайтесь, в аспирантуру я вас рекомендовать не стану. Нет смысла.
Марк пожал плечами, поулыбался виновато.
Так он и остался рядовым преподавателем, безропотно подменяя заболевших коллег. Или уехавших на стажировку. Или освобожденных для доколачивания диссертации. Само собой, он не освобождался при этом от собственной учебной нагрузки.
И, конечно, никому в голову не. приходило, что эта кафедральная затычка на все случаи жизни болезненно переживает свое вынужденное топтание на месте. Каждая защищенная на кафедре диссертация ранила Марка в самое сердце, ибо в каждую диссертацию был вложен и его труд — он стеснялся отказываться, когда его просили помочь в экспериментах, чертить графики, плакаты, диаграммы. А слушая защиту, вздыхал: многое мог бы сказать лучше, убедительнее.
И втайне надеялся, что ему все-таки предложат заняться диссертацией. Вот уж он тогда покажет себя, он тогда развернется! Однако годы шли, а никто ему ничего не предлагал. Обида горькой оскоминой терзала его честолюбие и, дабы притупить боль, он принимался строить воздушные замки, воображать себя первооткрывателем, автором блестящих научных трудов. Мальчишеские пустые мечты…
Случилось так, что ему поручили помогать в экспериментах своему другу Виктору Николаевичу Потапову. Конечно же, он должен был отказаться, а получилось, будто сам напросился. По крайней мере, заведующий кафедрой, подбирая Потапову помощников, по-своему истолковал улыбку на лице Марка: видно, она показалась ему заискивающей и просящей.
…В небольшой комнате с помощью лаборантов установили творение Виктора — сложнейшую установку для исследования взаимодействия лазерного луча со сверхплотным электростатическим полем. Основную серию экспериментов Виктор по-дружески свалил на Марка, сам же появлялся, чтобы забрать результаты и о помощью того же Марка, обработать их на ЭВМ.
За два года ничего не добились. С тайным удовлетворением Марк убеждался, что оправдываются его предположения, только вслух о них помалкивал. Виктор явно сел не в свои сани.
А на третьем году произошло событие, чуть было не перевернувшее всю жизнь Марка. Но… видно уж на роду ему написано — оставаться неудачником.
Этот день начался обычно: Марк пришел в лабораторию на час раньше, чтобы подготовить установку к очередному эксперименту. Однако Виктор почему-то задерживался, и Марк терпеливо ждал его.
Появился Виктор с кислой физиономией.
— У ректора был, — промямлил он. — Звонили, понимаешь ли, из хирургической клиники. У них ЧП — предстоит срочная операция на мозгу с помощью лазера. И оказалось, что тот, который у них есть, не подходит по своим параметрам. Каким-то образом пронюхали про наш лазер.
— И что же ты?
— А что я? — развел руками Виктор. — Откажи попробуй, завтра же на весь город негодяем ославят. Короче говоря, снимай аппарат, сейчас за ним приедут.
Марк собрался запротестовать: ведь повторная установка лазера потребует заново произвести всю регулировку системы. А это две-три недели работы. Но, спохватившись, промолчал, побоялся, что Виктор упрекнет его в нежелании продолжать ничего не обещающие эксперименты. Которые, если говорить начистоту, весьма и весьма осточертели Марку.
Оставшись в одиночестве подле бездействующей и наполовину расхристанной установки, Марк присел на металлический вращающийся стульчик. И вдруг поймал себя на странной мысли: лишенная своего основного узла, установка выглядела гораздо привлекательнее, солиднее, что ли.
Марк встал, насвистывая и улыбаясь, обошел установку, касаясь рукой щетины отсоединенных проводов. Потом сделал шаг назад, критически оценивая творение своего друга. На правой стороне каркаса возвышалась массивная полусфера электростатического излучателя, а на противоположной — метровый квадрат интерферометра, полированная поверхность которого была словно царапинами покрыта бесконечно тонкими щелями для преобразования лучей света. И излучатель, и интерферометр предназначались для многократного повышения мощности луча лазера (чего, однако, увы, пока не происходило). Теперь же и полусфера и квадрат как-то многозначительно глядели друг на друга, что-то подсказывали Марку, чего-то требовательно ждали от него.
