Он обнял девушку за плечи, чувствуя сквозь плотную одежду тепло ее кожи. Архангел Михаил, любящий патрициев, воинов Бога Своего, – протяни мне оперенную руку свою, протяни мне руку, отягченную мечом, дай мне помощь на сей час, на сию клепсидру, когда изнемогаю от затруднения! Так мысленно взмолился Альбин Антонин; а вслух он сказал вот что:
– Тэкла Аврелия Долабелла, ты будешь моей Антониной?
Тэкла тотчас перестала смеяться – она глядела столь растерянно, как будто потеряла улыбку и теперь никак не могла ее отыскать. Потом она сказала:
– Помоги мне святая Генофева, если ты пошутил, Альбин Антонин.
– Я не пошутил, – ответил он серьезно.
– Это было бы неправильно, – проговорила Тэкла.
– Золотая! Что бы я сегодня ни решил, все будет правильно.
– Но этот брак не признают.
– По закону, я не обязан заключать confarreatio. Я могу жить и в коэмпционном браке – права такой супруги ничем не ущемлены.
– Тебя вынудят сотрудничать с генетическим фондом.
– Меня чуть было не вынудили сотрудничать с Метробиусом, Тэкла. Не отговаривай меня. Просто скажи, что не хочешь.
– Хочу, – прошептала Тэкла.
Но поцеловаться они не успели, потому что на Альбина набежали, выскочив, казалось, из самых недрищ пожара, карлики и с ними малютки-слуги. Карлики принялись выплясывать вокруг обретенного патрона, норовя поцеловать Альбину рукав или подол рубахи, а крошки хватали его за колени и цвиркали. Все пространство вокруг патриция заполнилось скачущими человечками, которые в конце концов затолкали и повалили его на землю; когда же это произошло, они ужасно смутились и захлопотали еще пуще. Оруженосцы разгонали малюток хлопками широких ладоней и заботливо склонились над хохочущим Альбином. Когда он увидел над собою шесть знакомых бород, то понял вдруг, что ночь ушла – воздух стал серым и прозрачным; за лесом уже готовило свой ежедневный сюрприз величавое солнце.
* * *
Аркадий Антонин получил пакет от сына спустя девять септим после благополучного водворения того в бывших владениях почившего Пия Антонина. Тугой конверт большого формата исправно доставил десяток копий с юридических документов, где факт вступления в наследство утверждался, подтверждался и всесторонне рассматривался. Бегло проглядев эти важные бумаги, Аркадий извлек личную эпистолу Альбина и, призвав супругу, начал читать вслух.
Известие о том, что патриций Антонин вступил в коэмпционный брак, повисло в гостиной, где происходило чтение, как шаровая молния. Оно тихо, с угрозой, потрескивало, а Флавия Антонина и подслушивающие во всех дверях слуги боялись пошевелиться, чтобы не случилось сокрушительного взрыва. Наконец Аркадий перевел дыхание.
– Долиберальничались, – произнес он с тихим укором, обращая негодование, скорее, к самому себе. – Наш сын женат на мутантке. Мои поздравления, мадам!
– Что будем делать? – осторожно спросила Флавия.
– Ничего, – ответил муж, тиская большими красными пальцами эпистолу. – Он всегда может расторгнуть этот брак. Подождем. – Он помолчал, посопел и вдруг проговорил, глядя в угол потолка, как будто стеснялся высказанного: – А может быть, он счастлив…
Альбин, разумеется, был счастлив. Кроме того, заключенный им брак не был коэмпцией, как он написал родителям. Их с Тэклой обвенчал в Августе Винделиков отец Юнгерикс. Конфарреация была заключена в присутствии святого Ульфилы и совершалась по готфскому обряду, очень длинному и торжественному. И хотя семья Антонинов традиционно принадлежала к Кафолической Церкви Ромариканского Обряда, Альбин и Тэкла не видели причин считать свой брак просто гражданской формальностью.
Из Августы Винделиков они уходили уже без Линкеста. Тэкла с чистой душой препоручила своего болезненного гениального раба ордену летальных мутантов. В Могонциак по поводу измененных стандартов и проектов разработки нового мутационного индекса направили большое, подробное письмо, снабженное схемами и расчетными таблицами. Над его составлением Тэкла трудилась целый день – и то без помощи сестры Бригиты вряд ли бы справилась.
Уладив таким образом все дела, Альбин со спутниками покинул Августу Винделиков на десятый день, считая от первого появления в этом городе Летающей Тэклы. В Лютецию они прибыли спустя пять септим.
Все в новом доме оказалось точь-в-точь как мечталось Альбину в бесприютную пору его перехода через Арденнский лес: библиотека, оранжерея, конюшни – и так далее. Это потому, что вкусы и запросы у всех Антонинов были приблизительно одинаковы.
Летающую Тэклу поначалу ошеломили размеры и богатство нового дома, и она целыми днями рассматривала разные предметы; но потом стала немножко скучать и однажды призналась Альбину, что хотела бы опять работать за ткацким станком.
Найти станок для ручной работы в таком большом, цивилизованном городе, как Лютеция, не представлялось возможным, и Альбин уже начинал изобретать всякие планы, вроде набега на Музей Этнографии Отдаленных Мутантов, как вдруг на его домашний адрес доставили почтовый контейнер, тщательно заколоченный и опечатанный со всех сторон. Недоумевая, Альбин снял печати, расписался, где показали служащие почтового ведомства, – и в дом внесли целую гору деревянных резных фрагментов непонятного назначения.
– Святой Ульфила! – вскричала Тэкла, увидев посреди гостиной гору деревяшек. – Да это же станок, станочек!
Она влепила Альбину пламенный поцелуй, и остаток дня он с шестью карликами посвятил сборке. Тэкла волновалась и летала вокруг, как мушка.
Станок был свадебным подарком Линкеста. В готовом виде он представлял собою грандиозную бессловесную поэму о путешествии Альбина и Тэклы по Арденнскому лесу. Раму украшали всевозможные фигурки, лаконичные и выразительные. Были здесь и сцены битвы карликов с улитками, и домина Аракакора на колеснице, и Суллы с раскинутой сетью, и братия ордена воинствующего милосердия – в одинаковых плащах с капюшонами, но такие разные, что не распознать среди них брата Иммо, брата Одилия, брата Праха или Тассилона было попросту невозможно.
Уделил Линкест внимание и неживым красотам путешествия: человеческие фигурки помещались среди величественных деревьев или высоких грибов, где обитали сотрибуты Аракакоры; была показана и базилика – маленькая по сравнению со статуей святого Ульфилы, как будто вынутого из храмика: она стояла прямо перед воротами, переданная Линкестом во всех подробностях, – можно было различить даже крошечные черепа у ног старого епископа.
Среди прочих строений Тэкла увидела маяк и разрытую могилу с дразнящимся шутиком на дне, а рядом имелась фигурка Еврипида Тангалаки. Тэкла не вполне понимала смысл, вложенный Линкестом в эту сценку; однако она доверяла мастеру и понимала: определенный смысл есть во всем, что он делает.
