У Костика потемнело в глазах:
— Iie — едва выдавил он. Трясущейся рукой поставил на стол чашку. — zyoshi-san, supai de wa arimasen! machi ga wakarimasen.[2]
Роман Аркадьич откинулся на спинку стула, как-то обмяк и посерьёзнел:
— anata wa tensai desu ka.
— supai ja nai![3] — угрюмо стоял на своём Костик.
— Так ты, парень, гений? — по-русски повторил вопрос Роман Аркадьич.
— В каком смысле?
— Понятно. В команду не думал возвращаться?
— Не знаю, — честно признался Константин. — Хотелось бы чего-то большего…
Лариса Яковлевна вдруг страшно засуетилась, долила им чаю и убежала на кухню. Из приоткрытых дверей повалил вкусный, настоянный на вишне и яблоках запах свежей выпечки.
— Большего? — задумчиво переспросил Роман Аркадьич. — Как насчёт МГИМО?..
В коридоре коротко вякнул звонок.
Костя вскочил. К чёрту МГИМО! К чёрту Мозамбик! Он уже тридцать четыре дня не видел Галку…
***
Вот дурак! Что я, Африки не видел, что ли? Да и питомник номенклатурных птенцов от самого основания в моей собственности значится.
_________________
Только про "дурака" — это я напрасно. У Константина всё сложилось вполне благополучно: Галина, МГИМО, столичные родители… Карьера! А когда коммунизм полетел… гм! ко мне на темечко (рога, чтоб вы знали, — выдумки атеистов!), клан Тульчиных не без Костиного активного участия, вполне успешно адаптировался к новым условиям. Не Ротшильды, конечно, но с бедностью никогда не знакомились…
Фернан "устроился" тоже неплохо, но у его испанской родни не "сложилось": Беатрис ничего не получила. И дело было не в королевской обиде. С этим — порядок. Того, что привёз в трюме "Виктории" Элькано, с лихвой хватило, чтобы окупить все расходы на экспедицию. Дело было в другом: Фернан стартовал, имея на бортах двести шестьдесят пять человек, а в Лиссабон вернулось восемнадцать. Цена кому-то показалась чересчур высокой. Тем не менее, Беатрис не голодала. А когда сыновья подросли и взяли на себя заботу о своей матушке, то и вовсе всё наладилось.
Испанец Элькано присвоил себе славу первооткрывателя западного пути к пряным островам, а имя португальца-наёмника Фернана стали забывать. На что он, собственно, и рассчитывал. Уже через тридцать лет его путешествие стало легендарным. А после гибели нескольких десятков кораблей в лабиринте Огненной Земли, и самые отъявленные романтики усомнились в проходимости пролива. Так что все довольны.
И вот, что я думаю. Вы ведь тоже можете изменить свою жизнь к лучшему. И если кто-то и против, то только не я, — наоборот! Готов помочь всемерно и чем могу. Вы только докажите желание. Докажите! Кровью, потом и слезами. Только тогда все карты будущего покажу. И не то что суахили, язык животных понимать будете.
Докажите! И будет вам.
Не сомневайтесь…
"Cos I Luv You", — для тех, кто понимает. Лирика плавно переходящая в истерику.
Меня зовут Егор… кагор, бугор, багор…
Я ненавижу горы!
Здравствуйте.
Я не люблю Жаклин Кеннеди, слушаю Slade, а меня как-то выслушал Кулагин Виктор Иванович. Первое и второе помогло познакомиться с Катериной. Зато третье делает наши отношения невозможными: я — здесь, она — там, и так будет до тех пор, пока она не выйдет замуж за кого-то более путевого, чем я.
Так решил ее отец, Кулагин.
Там — это где осень и весна. И затяжные зимы. Где лето с пухом тополиным, где утро каждое — война… ой!
Разве выпало: "война"? Я делаю неосторожный шаг и теряю равновесие. Командир поддерживает меня за рюкзак:
— Под ноги смотри, Егор!
Это Витос. Отец по землячеству и нянька. Все в одном лице. Да. С заботой о сыне, уснувшем в пустыне в камнях на вершине… При чем тут "сон на вершине", хотел бы я знать? Впрочем, нет. Не хотел бы.
А что "под ноги"… это он зря — придавленный рюкзаком, я кроме своих ног и частого булыжника ничего не вижу. Камень с отвратительным скрежетом давленого гравия ест обувь, поплевывая в лицо фиолетовой под липким небом пылью.
Липкое? Потому что цепляет глаз. Ни намека на призрачную голубизну наших широт. Ни тяжелых туч, царапающих животы о верхушки деревьев. Ни легкомысленной кисеи перистых облаков, свысока напоминающих о влаге и далеких морях с океанами.
Воды здесь нет. И не было. Никогда. А потому: ни деревьев, ни кустов, ни кисельных берегов, древней смерти юных слов… Вздор!
Что за хрень? С самого утра — кошки на сердце. Скребут проклятые, мысли измятые, судьба полосатая… о! Задор!
Если, конечно, сегодняшний день считать "черным".
Заусеницы рифм пугают. Мне, ведь, чтоб на будущее погадать, карты не нужны. Я верю, что там, в глубине меня, сидит кто-то, кто знает все наперед. И если удачно созвучия раскинуть, то он о грядущем мне намекает: слово только назови и судьбу благослови — пальцы скользкие в крови…
Ну, вот, опять. Видите? Хороши намеки. Лучше бы помалкивал… зараза.
Нас трое.
Я — рифмоплет-салага-чайник. Мой командир — Виталий Петрович, он же Витос. Он же "капитан". Исключительного мужества человек: таким как я, живой укор, не раз воспетый мной, поэтом, продвинутый по части гор и малость двинутый на этом.
Оп-па! — эпиграмма, хе-хе…
Третий — Гарсилас. Этот нормальный, из местных. Командам послушен, к горам равнодушен, солнцем укушен… Короче! — большой любитель привалов и кухни.
Впрочем, и то, и другое мне тоже по вкусу — "салага безусый дал в ухо тунгусу…"
— Алто! — командует Витос, и мы с проводником послушно останавливаемся.
На испанском я за эти полгода так и не заговорил. Но ключевые слова запомнил. Нет. Это не "этапа", — сигнал к привалу. Сейчас Витос определится по GPS, даст новые вводные Гарсиласу, и мы продолжим движение — к трудностям с презрением, к души упокоению…
Трубадур, блин! Да что же это меня так колбасит?!
Стиснув зубы, я потею под поклажей… из варварской блажи по скалам я лажу.
Минута, может, две покоя и двинемся дальше. Нет смысла сбрасывать с плеч тяжесть. Потом дольше будет возиться с ее навьючиванием обратно — удача вероятна в пустыне безвозвратной…. Вот! Значит, не верю, что отсюда выберусь?! А "война" — это предчувствие скорой развязки? Правду говорят, что поэты не просто заглядывают за угол, — они видят будущее.
Только я не хочу быть поэтом. Хочу быть незрячим. И красивые девушки будут переводить меня за руку через улицу… вот только как в этом случае я пойму, что они красивые?
— Приехали, — по-русски говорит Витос и, повысив голос, кричит проводнику. — Этапа!
Я оборачиваюсь:
— Пришли что ли?
