— Вздор, — сказал Михайло Иванович. — В лесу лучше. Воздуху больше.
— Однако, — обернулся к Анастасии Петровне, — спина что-то побаливает. Разотри-ка мне ее на ночь.
Анастасия Петровна молча поднялась, пошла в сенцы за снадобьем. Анастасия Петровна была вообще молчаливой: два-три слова за столом, вопрос, что готовить, прикрикнет иногда на Мишутку.
— Стесняется она, — пояснил Михайло Иванович. — Непросто освоить слова с этим проклятым «с». Слышишь — оно и у меня с присвистом.
В последующие дни еще заготавливали дрова. Ходили по малину и по грибы. Эти походы были очень ценными для Василия — блокнот пополнялся записями.
— Слышишь? — останавливался где-нибудь Михайло Иванович. — Барсук забормотал: сердится, запиши. — Михайло Иванович уже знал, что Василий изучает язык животных. Одобрял: это соответствовало его философии о наведении мостов между животными и человеком. — Бур-бур-бур… С пустым возвращается, нет добычи, — продолжал он о барсуке. — Когда с добычей, рот у него занят, тогда он не бормочет — урчит.
— Пустельга!.. — Опять останавливается, оборачивается к Василию. — Подает голос нечасто: когда сыта и когда разгневается. Вот сейчас, — слышишь, — гневается.
Василий черкал в блокноте.
Идут дальше. Вдруг Михайло Иванович настораживается, опускается на четыре ноги, нюхает землю. Шерсть на загривке у него поднимается. Михайло Иванович раздражен.
— Пройди, — говорит Василию. — Не оглядывайся. Я тут отмечу…
Василий идет, не оглядывается. Через минуту Михайло Иванович догоняет его:
— Чужак, понимаешь? Второй раз натыкаюсь. Предупредил. — И с раздражением: — Шляются тут всякие…
Шагов через десяток успокаивается, говорит более мирно:
— Не подумай, что я собственник — захватил территорию, застолбил. Кормиться, брат, надо, дичи все меньше становится. А тут — праздношатающие: один забредет, другой… Да и за Настей глаз нужен: моложе она от меня на девять лет.
Поскреб живот на ходу, добавил:
— Жизнь-то, она, знаешь, — жизнь…
Так они бродят и разговаривают.
— А как же! — говорит Михайло Иванович. — Я тут прописан! Домовая книга у меня есть. Жить — да без домовой книги?..
Возвратясь, Василий обрабатывал записи, разговоры. Мишутка обычно вертелся возле него. Мишутка был скромным и послушным ребенком. Качели его вполне устроили. Телевизор он любил, как все дети. Мультяшки особенно. Над Волком хохотал, Зайцу симпатизировал.
Спрашивал у Василия:
— Скоро очередной выпуск? Что там?
Василий утверждал:
— Скоро. А ты спроси, напиши им, — кивал на телевизор.
— Не умею, — Мишутка тряс головой.
— Учиться надо.
Мишутка потянул Василия за рукав, шепнул в ухо:
— Папаня учится. Букварь у него…
Это была новость. Василий сказал:
— С ним и учись.
— Да-а… — протянул Мишутка. — Кабы это просто…
Состоялся разговор с Михаилом Ивановичем.
— Есть букварь, — сказал тот. — Да вот не то что-то.
— Что не то?
— Про мальчишек там, про девчонок. Если бы про нас…
Василий сочувственно покивал. Михайло Иванович неожиданно предложил:
— Возьмись ты, Василий, за азбуку для зверей.
— За букварь?..
— Неоценимую услугу, браток, сделаешь.
Василий подумал: что, если в самом деле?
— Сделай! — настаивал Михайло Иванович.
К концу второй недели Василий прощался с медведями. Пожал лапу Анастасии Петровне. Мишутка прижался к его боку: «Приходи еще…» Хозяйка тоже просила:
— Добро пожаловать.
Буквы «с» в словах она тщательно избегала.
Михайло Иванович проводил его до проезжей дороги.
— Обязательно приезжай! — Прощались они в обнимку.
— Приеду, — обещал Василий.
— И насчет букваря помни, — напутствовал Михайло Иванович.
Василий снял часы, протянул Михаилу Ивановичу:
— С благодарностью. С уважением.
Михайло Иванович принял подарок:
— По праздникам надевать буду. Спасибо.
Прощально кивал Василию вслед.
На полдороге к районному центру Василия догнала линейка: — возничий ехал по пути, туда же — в райцентр.
— Садись, — сказал он Василию, заметив, что прохожий устал в дороге.
Василий с удовольствием сел.
— Нездешний будешь? — спросил возничий. — Не признаю.
— В командировке, — ответил Василий.
— А я здешний — Иван Ефимович Груздев. Агронома вожу. Был у него мотоцикл, да разбился. Агронома разбил. Теперь я его на лошадях вожу. За ним еду.
Груздев был немолодым, но разговорчивым человеком, с круглым добродушным, неглупым лицом. Беседа сразу наладилась. Естественно, коснулась домика в лесу, Михайла Ивановича.
— Конечно, знаю! — воскликнул Иван Ефимович: — Культурный медведь! Никому не мешает. Наоборот, зверью всякому заказал, чтобы не шатались, не шкодили. У нас пашня — какая там, поляна, тут поляна. Шкодило, бывало, зверье — уследишь разве? Теперь не шкодит. Есть, значит, польза.
— С другой стороны, — продолжал возничий. — Ты вот ученый человек, по тебе видно. Знаешь, что ничего не стоит на месте: жизнь движется, наука движется — по телевидению; по радио говорят об этом. Да и мы видим, не слепые. Кибернетика развивается, экология. Почему не посочувствовать зверю? Во-первых, не так-то много зверей. Во-вторых, не так много они съедят. А сделаешь их всех культурными, польза от них — во! — Иван Ефимович выставил гвоздем большой палец правой руки. — Михайло Иванович вон — мед продает.
— Мед продает?..
— Излишки. С пасеки со своей.
— На деньги? — поинтересовался Василий.
— На деньги. Телевизор-то у него, как думаешь, задаром приобретенный? И тут польза государству — доход в бюджет… В общем, я не против Михаила Ивановича. И деревня не против.
— А приходилось вам общаться с Михаилом Ивановичем? — спросил Василий.
— Как же — мост строили! В лесу, бывает, встретишь: «Здравствуй, Михайло Иванович!» — «Здравствуй, — ответит, — Иван Ефимович!» — память у него на лица, на имена замечательная. «Как живешь?» — поведешь с ним беседу. «Ничего, — ответит, — живу, спасибо». Сигареты достанешь: «Закурим?» — «Нет, — говорит, — не курю. Берегу лес от пожара». На полном серьезе отвечает. Смышленый, положительный зверь.
Так, с разговором, Василий и Груздев доехали до райцентра. Василий дал телеграмму на речку Вислуху, своим хозяевам, что за пожитками заедет к ним осенью, взял билет на автобус до железнодорожной станции. В город, домой, он возвратился поездом.
Материала для диссертации оказалось более чем достаточно. Работа двинулась, к зиме все было готово.
