– Леха, это же кино.
– Думаешь, в жизни не так? – он слабо усмехнулся. – Что случится из ряда вон выходящее – сразу списывают на кино. Взорвут Кремль на твоих глазах – решишь, что фильм снимают. Пройдет сейчас Годзилла по Чертановской – скажешь, кино. А если Дракула влезет к тебе в койку и цапнет за шею – сочтешь, что у тебя глюки. Помнишь сентябрь две тыщи первого, Нью-Йорк? Тоже в первый момент все подумали – кино.
– Что ты хочешь этим сказать?
– Что я сам себя убеждаю, будто это телевизионная инсценировка. А если не инсценировка, то сплошные случайности. Случайно Артем пьяный угодил под машину, случайно Генка нарвался на патруль, случайно Лиза оказалась рядом с этим, как его… Гоги каким-то, случайно Татьяна пропала. Так спокойнее. Страус засунет голову в песок и думает – спрятался…
– Ладно, – вяло сказал я. – Пусть не постановка, и не случайно. Кто-то специально всех убивает прямо по списку… Кто и зачем? Братва так себя не ведет – ты лучше меня это знаешь. А одиночке не под силу организовать такую сложную постановку. И какова бы могла быть цель?
– Иван, я не это имел в виду.
– Знаю, что ты сейчас скажешь. Мы попали в чужую реальность и ничему не должны удивляться. Здесь так принято: вносить граждан в списки, после чего мочить их без всякой мотивации. Местный обычай. Тебе Маруська не говорила, чтоб не читал на ночь Шекли?
– Ты считаешь, что верить в параллельные миры глупо, да? – спросил он. – А в Христа или в Аллаха, или в гороскопы, или в переселение душ…
Вот теперь я почувствовал со стопроцентной уверенностью, что он не придуривается, толкуя о своих параллельных вселенных, а говорит искренне и серьезно. Но я – я не смогу сказать ему так же честно о том, что думаю. Моя версия происходящего чересчур гаденькая и страшненькая. Параллельные миры куда как красивше.
– Лешка, мне по фигу, параллельные так параллельные – да хоть перпендикулярные. Не знаю. Агностик я. Правда, мне кажется, даже если эти другие миры бывают, люди не могут так запросто перескакивать из одного в другой. Но неважно. Ну, перескочили. Какое это может иметь практическое значение?
– Практическое? Не нужно дергаться, – сказал он почти спокойно. – Если нас тоже убьют – попадем в какой-нибудь другой мир. Может, он будет малость повеселее.
– Леха, ты меня уже за… достал со своей метафизикой. Телевидение есть телевидение, ты сам говорил, оно хуже мафии. Просто следят, как мы себя ведем в экстремальных условиях.
– Ты сам веришь в то, что сейчас говоришь? – спросил он.
– Вспомни, – сказал я, – все теории стоят одна другой, и есть среди них такая, согласно которой каждому будет дано по его вере… Так что ты, может, и попадешь после смерти в другую реальность.
– А ты-то во что веришь?
– Я? Ни во что. Даже в черта, назло всем, – сказал я с молодецкой ухмылкой. – Леха, ты так спокойно собираешься в другую реальность, как на вокзал… А в здешней тебе ничего не жалко?
– Жалко. Маму. А тебе?
– А моя мать умерла, когда я был маленький.
– И мы, наверное, не сегодня-завтра умрем…
– Вполне возможно, – сухо ответил я.
– Послушай… Марина мне сказала о тебе одну вещь…
С первой минуты, по тому, как он смотрел на меня, я понял, что Марина ему сказала. Посоветовать ей, что ли, открыть брачное агентство?
– Какую вещь?
– Только ты совсем не похож… Я не так представлял…
– Не похож на что? – усмехнулся я. – На тех жеманных кукол, каких любят в фильмах показывать? Но знаешь, Леха, этот вопрос может тебя так живо интересовать только в одном случае…
– Нет, нет! Я – нет.
Он широко раскрыл глаза, но в них было не оскорбленное выражение, а какое-то беспомощное, и я с ледяным восторгом стрелка, снявшего чужого снайпера, прочел в них: «нет, всегда – нет, ни для кого – нет, но ты…» Не это ли – приз, что обещал мне седой?
– Нет? А что тогда спрашиваешь? Какая тебе разница?
– Говорю же: вдруг мы завтра умрем…
– А, понимаю, – отозвался я, – перед смертью сожалеешь, что не все в этой жизни успел попробовать. В последний день Помпеи или при Чуме люди тоже вытворяли такое, что бы им в обычное время в голову не пришло. Но ты не умрешь. Это просто игра.
Он ничего не ответил. Поднялся легким, гибким движением, и в ту же секунду из прихожей донеслась фуга Баха.
– Блин, это у меня в куртке телефон. Отвечу, ладно?
– Ты что, уже разрешения у меня спрашиваешь? – усмехнулся я. – Иди, иди, отвечай…
Алекс вышел в прихожую, и я услышал, как он после паузы бросил в трубку «Приду».
– Иван… тут у меня срочное дело, правда, срочное. Надо мать свозить в поликлинику… Я часа через два-три вернусь, если… если можно, если хочешь. Дождешься? Никуда не уйдешь?
– Уйду? Я что, похож на идиота?
Мы стояли в прихожей друг против друга. Он медлил на пороге, будто не решаясь уйти и не решаясь приблизиться, а я просто стоял, и все. Наконец дверь захлопнулась, и я остался один.
Ноги меня не держали, и я сел на пол, прислонившись спиной к двери. Я всегда получаю, что хочу. Так бывало и раньше, до «Перекрестка». Но тут… уж очень неожиданно, очень неестественно, очень странно. Я ведь еще и пальцем не шевельнул, чтобы… Словно какая-то внешняя сила заставляет его предлагать себя, а сам он не понимает, что с ним происходит.
Просто-таки сказочное исполнение желаний. Приз? Я уже выиграл? Можно успокоиться, расслабиться, забыть? Мы все останемся живы, форзи больше не тронут меня?
Сказочное? Разумеется, он не понимает, что с ним происходит, но в этом нет ничего сверхъественного, все поначалу не понимают и сами себе изумляются. Разве так не бывало прежде? Разве я еще в пятницу не был уверен, что так будет?
Но седой ясно сказал: останется ОДИН. Хорошо: Маринки, считайте, нет. Кончен бал, выбор сделан. Я могу сколько угодно твердить сейчас: «форзи, забирайте меня», но они читают в самых глубинах души, они вмиг поймут, чего я хочу на самом деле. На сегодня откуплюсь этой жертвой. А наутро, пока он спит, застрелюсь. Нет, не при нем. Уйдет, тогда застрелюсь. Нет, при нем, и записку оставлю. Нет, записку – это пошло, он и так поймет. В записке напишу «Увидимся в другой реальности». Ах да, записки не будет. Может, я с ним поговорю и все-все расскажу? А если он скажет, что у меня крыша съехала, и не даст мне застрелиться? А вдруг он скажет: давай вместе застрелимся? Говорят, в присутствии опасности и смерти у человека необыкновенно обостряются все ощущения, интересно, правда или нет?
Я метался по комнате, как пьяная пантера, потом повалился на диван и бессмысленно вперился в потолок. Форзи, может быть, можно так устроить, чтоб он и я, мы двое в живых остались? Ага, как же, разбежался. Умру ли я – ты над могилою…
