Мы долго сидели, молча глядя друг на друга, не двигаясь. Наконец тот самый голос, который отказал мне в спиртном, объявил, что бар закрывается на ночь.
Киссиндра, как лунатик, поднялась со стула. Мы, не сказав ни слова, вышли из бара. В лифте не оказалось никого, кроме нас.
Мы, все еще молча, прошли по холлу, пока я не дошел до своей комнаты. Тут я остановился. Остановилась, взглянув вперед, и Киссиндра. Она посмотрела назад, на лифт.
— В чем дело? — спросил я.
— Мне нужно получить отдельную комнату. — Она тряхнула головой, снова бросив взгляд на комнату, которую делила с Эзрой. Их будущее окончилось этим вечером. Наконец она подняла на меня глаза.
Я коснулся своей двери, она открылась.
— Хочешь войти?
Она, колеблясь, кивнула и вошла в комнату. Мои глаза следили за ее движениями, как бы я ни пытался отвести их.
Я толкнул дверь. Киссиндра повернулась, глядя на меня, когда дверь чуть слышно закрылась. Я почувствовал, как эта бесцветная комната запирает нас, подобно тюремной камере. Дальняя стена уже давно стала непрозрачной на ночь. Я отдал ей приказ снова поляризоваться.
За окном возникла сетка города, расцвеченная узорами фонарей. Я глубоко вдохнул, чувствуя, как тает мое напряжение. Киссиндра присела на мою кровать, уставив в окно невидящий взор. Я уселся на стул, чувствуя, как его мягкие формы обволакивают меня. Внезапно у меня возникло желание вскочить. Я заставил себя остаться на месте, вспомнив спокойствие гидранов.
— Как давно вы с Эзрой вместе? — спросил я, поскольку она оставалась недвижимой и безмолвной.
— Я даже, наверное, не вспомню, — пробормотала она, переведя взгляд на меня. — Мы познакомились в учебном центре Куарро.
— Ты с Ардатеи? — удивился я. — Я думал, ты с Мизены.
— Родители послали меня учиться в Куарро. Они думали, что там я получу лучшее образование. — Ее улыбка была полна иронии. — Эзра был таким… — Она отвернулась. — Он был всем тем, что олицетворял Куарро. Всем тем, чего хотела моя семья… тем, о чем, я думала, я могла только мечтать. И он желал меня… Меня так никто не желал. — Ее взгляд затуманился.
Я представил себе, как они жили вместе в Куарро, в мире блеска и великолепия: как они встретились, как познакомились, как вместе учились, спали вместе. Я вспомнил свою жизнь, на параллельной с ними тропинке, погребенную заживо в Старом городе Куарро.
— Ты не из Куарро? — спросила она. — Эзра говорил…
— Нет. — Я поднялся со стула, подошел к стене-окну и встал там, глядя на улицу.
Когда я оглянулся, она плакала, слезы сочились между пальцами рук, которые она прижала к глазам.
— Будь он проклят…
Почему она думает так? Что он ответил ей, когда она велела ему убираться из своей жизни, насколько омерзительны были его слова? Что она чувствует сейчас? Потерю? Гнев? Я не мог сказать, я не знал, что сделать, чтобы помочь ей.
Она поднялась и направилась к двери.
Я пересек комнату быстрее.
— Я знаю, что ты чувствуешь, — сказал я, нежно обнял ее за плечи и заставил взглянуть на меня.
— Знаешь? — спросила она, глядя на меня, словно она действительно верила, что это может быть так. И все это время я не мог понять, что она в нем нашла.
— Нет. — Я опустил руки. — Как могу я себе хотя бы представить, что ты чувствуешь? — Я вспомнил, как держал когда-то другую девушку, далеко, давно. Ее звали Джули Та Минг. Длинные темные волосы скользили по ее лицу, когда я обнимал ее… Я знал тогда, отчего страдает она, знал, что нужно ей… так же, как и она знала все про меня. Я отвернулся, покачав головой.
— Должно быть, это ужасно, — мягко произнесла Киссиндра.
— Что? — Я обернулся, вздрогнув.
— Потерять это. Потерять такую вещь, как дар.
Я стоял, тупо таращась на нее.
— Дядя рассказал мне.
— О Боже, — пробормотал я.
— Кот… — начала было она и замолчала.
Я отвел глаза, посмотрел на пол, в окно — только бы не встретиться с ней взглядом. Я знал ее уже несколько лет, работал с ней бок о бок, учился с ней, был ее другом — и ничего больше. Я всегда останавливал себя, чтобы не перешагнуть через эту линию, никогда не пытался сделать наши отношения более близкими, поскольку я знал, что она любит Эзру. Я думал, что тот взгляд, которым она временами смотрела на меня, содержал в себе просто любопытство.
У меня никогда не находилось мужества спросить ее прямо… Я никогда не был уверен. Но все то время, когда я знал, что ей нужен не я, а другой, мне страстно хотелось очутится с ней наедине в подобной комнате. Мне так хотелось этого некоторыми ночами, что я не мог заснуть.
А сейчас я хотел только, чтобы она ушла.
— Поговори со мной, — пробормотала она. — Все время, как мы работаем вместе, ты никогда не говорил о себе.
— Ты никогда не спрашивала.
Она в свою очередь опустила глаза:
— Возможно, я боялась…
Я подумал о том, как часто она играла и подыгрывала, общаясь с людьми. Но сейчас она не играла.
— Смешно, не правда ли?
— Почему? — спросил я, хотя знал ответ: потому что она ксенолог, а я — чужак.
— Потому что я хочу тебя так сильно, что у меня ломит зубы, — прошептала она, и ее лицо покраснело. — Я никогда так не хотела Эзру, как тебя.
Я обнял ее и поцеловал. Я целовал ее долго, потому что я так давно хотел поцеловать ее, обнять, узнать, что это такое — любить ее.
Мы оказались у кровати, упали на нее. Я не отпускал ее, целуя, вдыхая странные запахи, исходящие от моей кожи, внимая своим рукам, скользящим по теплым контурам ее тела под распахнувшейся блузкой. Ее руки легли на меня, расстегивая рубашку, брюки, прикасаясь к моей груди, касаясь меня всего.
Я поцеловал ее шею, дотронулся до ее груди, ожидая, когда ко мне вернутся ее ощущения, ожидая, что наши чувства вольются в нас обоих, когда мой мозг проникнет глубоко в нее, чтобы доставить ей такое наслаждение, какого Эзра никогда не мог дать ей. Ожидая. Проникая.
Ничего не происходило. Я не мог проникнуть в ее мысли, ответить ее желанию… Я даже не мог отыскать ее.
Внезапно я вспомнил, что, когда в последний раз был с женщиной, я пользовался наркотиком, который возвратил мне на время дар. Но его действие давно кончилось. А теперь я не знал, что делать, не знал, получится ли у меня то, что надо ей, понравится ли ей это, захочет ли она продолжения или пожелает, чтобы я остановился…
Я оторвался от нее, ругаясь про себя, когда ко мне пришло осознание этого, превратившее мою горящую плоть в холодную, вялую плоть трупа. Я стянул края рубашки, чтобы спрятать гусиную кожу, появившуюся на моем обнаженном теле, чтобы скрыть признаки умирания от нее, от себя.
— Что? — Киссиндра, моргая, села на кровати. — Что такое?
