— Это Клей, — прошептал он.
— С чего ты взял?
— Я его узнал.
— Тем хуже для него: воровать из отцовской лавки! — Я снова поднял винтовку, однако Брел опять отвел ствол, умоляя меня не стрелять.
Тень миновала загон, где лошади, в глазах которых отражался лунный свет, уже бегали по кругу, словно угодили в водоворот.
— Пошли, — позвал я Бреда. — Я не буду стрелять.
Тень прижалась к стене лавки по соседству с загоном. Я толкнул Бреда за угол, прицелился и негромко произнес:
— Не вздумай шелохнуться, Клей Форнофф.
Клей как воды в рот набрал.
— Выйди на свет, чтобы я тебя видел, — приказал я, — не то пристрелю!
Он повиновался. Это был мускулистый светловолосый балбес, лет на пять-шесть старше Бреда; на нем был овчинный тулуп, приобретенный папашей в Уиндброукене. У него были капризные пухлые губы, широко расставленные глаза на смазливой физиономии; в руках он держал дробовик и несколько коробочек с патронами. Его длинные волосы развевались на ветру.
— Зачем тебе столько патронов? — спросил я, отступая на середину улицы.
Он не ответил, злобно косясь на Бреда.
— Лучше тебе бросить дробовик, — посоветовал я.
Он швырнул дробовик к моим ногам.
— И патроны. Не кидай, а просто положи.
Когда он подчинился, я подошел ближе и холодно посмотрел на него.
— Если я тебя выдам, — проговорил я, — тебя отправят на запад босым и без одеял. Будешь тут ошиваться, так и сделаю.
Надо отдать ему должное: он взирал на меня без всякого страха.
— Дайте мне лошадь, — попросил он.
Я обдумал просьбу. Я все равно расскажу о случившемся старине Форноффу, а он с радостью отдал бы сыну лошадь.
— Идет, — согласился я. — Валяй. И свою пушку возьми. Так решил бы твой отец. Но учти: если ты снова здесь появишься, я больше не буду с тобой церемониться. Понятно?
Вместо благодарности он что-то буркнул себе под нос.
Я держал его на мушке, пока он седлал гнедую лошадь. Бред держался в стороне, словно не имел к происходящему отношения, и помалкивал.
Клей запрыгнул в седло и натянул поводья, заставив лошадь попятиться. Его голова была откинута, волосы ворошил ветер, луна светила ему прямо в лицо, зажигая в глазах злобные огоньки. За какую-то секунду я успел представить себе, как здорово было бы и мне плюнуть на закон, превратиться в Плохого Человека и ускакать на запад, к черту на кулички, в надежде, что там что-то да есть… А если нет, то хотя бы во время скитаний пожить дикой, вольной жизнью. Как тигр. Но Клей все испортил, выкрикнув проклятие в адрес Бреда. Потом развернул лошадь и пустился галопом в западном направлении. Секунда — и он скрылся из виду, оставив после себя лишь морозную пыль на дороге.
У Бреда дрожал подбородок. Одному Богу известно, какая важная часть его жизни унеслась у него на глазах в никуда. Я потрепал его по плечу, но мои мысли уже крутились вокруг приближающегося утра. Мне предстояла нелегкая задача: сообщить старине Форноффу, что его сын отправился к дьяволу, прихватив дробовик и пару коробок с патронами.
Месяца через два, после того как Клей Форнофф заделался Плохим, я попытался поговорить с Кири о будущем. А точнее, о том, когда она собирается отказаться от поединков. На следующий день ей предстояло отправиться в Уиндброукен на очередную дуэль, и я не добился успеха: она не смягчилась, а, наоборот, разозлилась. Мы легли спать врагами; наутро она холодно чмокнула меня в щеку и помахала рукой из дверей. Я не сердился на нее, но был раздосадован. Я знал, что рано или поздно у нее наступит плохой период, тогда не поздоровится и мне. Видимо, именно из-за разочарования и чувства нависшей опасности я отправился на поиски дальнейших неприятностей.
Во второй половине дня я заглянул к Форноффу купить семян. Хозяин с женой отсутствовали, поручив лавку Келли. Обслуживая покупателей, она не могла отлучиться на склад за семенами, поэтому я попросил ее прислать мне их прямо в гидропонную оранжерею. Она навалилась на прилавок, ее кофточка распахнулась, демонстрируя содержимое; при каждом движении ее груди взволнованно колыхались, намекая, что уже вечером я мог бы упиваться их сладостью.
— Когда они тебе понадобятся? — спросила она.
— Когда угодно, — ответил я. — В любое удобное время.
— Когда нужно-то? — Она сделала ударение на слове «нужно».
— Не очень срочно. К завтрашнему дню.
— Ну, это запросто. — Келли выпрямилась. — До вечера я все равно до них не доберусь, а после работы принесу сама.
— Как хочешь, — отозвался я, делая вид, будто не понял подтекста разговора. Даже выйдя из лавки, я продолжал разыгрывать неведение и гнал прочь неподобающие мысли.
Главная оранжерея располагалась непосредственно позади больницы; это было длинное сооружение из жести и пластика, настолько низкое, что его нельзя было увидеть от моего дома — его загораживала больница, хотя площадь оранжереи составляла двенадцать акров. Там росли помидоры, кукуруза и салат; рядом с кабинетом — комнатушкой с картинками на стенах, столом и кушеткой, на которой я ночевал в отсутствие Кири, — рос виноград. Оранжерея влекла меня тишиной; мне нравилось прохаживаться вдоль грядок, проверять питательный раствор в цистернах, пробовать на спелость помидоры, гладить кукурузу. Здесь я чувствовал себя хозяином, это был мой второй дом. Зелень листвы придавала изумрудный оттенок самому воздуху оранжереи, под ультрафиолетовыми лампами сгущалась тень, приглушенная вибрация генератора походила на ветерок, заставляющий перешептываться растительность. В кабинете я подолгу читал. В тот вечер я сидел, задрав ноги на стол и погрузившись в книгу под названием «Черный сад» — фантазии жителя Уиндброукена насчет того, каким был мир прежде. Эту книгу я уже пролистывал, причем не один раз, как почти все читатели в городке. Печатать книги — дорогое удовольствие, и их у нас было немного. Большинство представляло собой подобие исторических хроник о бесчисленных бойнях, предательствах и ужасах, из которых якобы состояло наше прошлое, но эта книжка оказалась приятным исключением: в ней было много цветных иллюстраций подземного мира с экзотическими растениями и деревьями, укромными тропинками, таинственными пространствами, раскинувшимися неизвестно в какую даль, темной пещерой с черными кустами и потайными дверями, через которые можно проникнуть в золотые комнатки, где жители подземелья познавали бесчисленные услады. Само стремление к наслаждениям, по мнению автора, было предосудительным, но книга все равно сильно выигрывала по сравнению с описаниями кровопролитий и массовых пыток, которыми были насыщены все прочие произведения. Я листал ее, раздумывая, есть ли в авторском вымысле хотя бы крупица правды, и в который раз восторгаясь подробностью иллюстраций, когда в двери кабинета появилась голова Келли.
