— Теперь ничего не дадут точно, — разочарованно произнес кто-то, повернулся уходить, но тотчас получил в спину две пули.
— А-а-а, — прорезал тишину растерянности и оцепенения визг какой-то женщины, впереди Фауста произошло движение, и на свободное пространство около столбиков разрядников вывалился Герм.
Лицо его было залито кровью, он еле держался на ногах, слабо пытаясь уклониться от ударов женщины, вооруженной железным прутом.
— Он — убийца, — выдохнула соседка Фауста, просившая у него листок с вопросом Главе, как сомнабула двинулась вперед, прыгнула на мальчишку и впилась зубами ему в горло.
Коротко треснули автоматные очереди, но буквально за мгновение до этого Фауст успел удержать Гермину, рвущуюся к брату, повиснув на ее плечах всей тяжестью тела. Женщины упали на тело растерзанного ими, но в последний миг бывшая соседка Фауста подняла голову, обвела взглядом людей. В нем не было ненависти, в нем светились торжество и благодарность.
Снова стало тихо. Невыключенные микрофоны разносили над площадью голоса членов правительства, прячущихся за барьером.
— Неконтролируемая ситуация…
— Везде одно и то же… Интересно, кто следующий?
— Всем сразу выходить не следует, вот что я скажу.
— Так ему и надо, старому перхуну.
— Должен кто-то выступить от членов Правительства. Не можем же мы здесь лежать вечно.
— Вы — распорядитель, вы и выступайте.
— Позвольте, вы — Мать Правительства, да и жена покойного.
— Вы не хуже моего знаете, что мы спим с ним в разных машинах. Последние двенадцать лет. Отодвиньте лучше его от меня: дурно пахнет…
— Пусть выступит глава войск охраны внутреннего порядка.
— Нет-нет. Что я им скажу?
— Скажете, что это несчастный случай, что незаменимых нет. Требуется, мол, сейчас провести демократические выборы, и на траур жмите, на траур… Да выключите кто-нибудь микрофоны, вас женщина просит.
— Как же я буду говорить, если микрофоны выключат?
Толпа на площади безмолвствовала. Оцепенение прошло, но солдаты войск охраны направляли оружие в сторону малейшего движения, и уйти возможным не представлялось.
— Вставайте же, старый дурак, и говорите-говорите-говорите. Я вам приказываю. Молчание страшно.
Из-за барьера на крыше прицепа появилась голова старика со съехавшим набок париком. Потом он показался, весь, успокаивающе помахивая руками, начал говорить дрожащим голосом.
— Братья и сестры мои! Товарищи! Не надо бросать камни! Давно умный человек сказал: не убий! Как он был прав! Я вас призываю к тому же, а мы в свою очередь готовы рассматривать произошедшее на наших глазах… как несчастный случай. И теперь мы скорбим, скорбим всем сердцем по ушедшему безвременно государственному деятелю. Крепом и трауром обошьют знамена, приспустят флаги, и мы простимся с ним, горячо любимым. Но горечь утраты не затмит нам глаза: нам нужен новый Глава Правительства. Пусть наши внешние и внутренние враги не радуются, не празднуют: в демократическом государстве, ведомом твердой рукой правительства, нет незаменимых. Мы не дадим им ни минуты передышки… не дозволим воспользоваться моментом нашей безграничной скорби. В этом деле, конечно, нужен трезвый, взвешенный подход, но нельзя и тянуть время. Оперативности требует от нас текущий момент: завтра может быть поздно. Поэтому я предлагаю провести демократические выборы прямо сейчас, и не вижу лучшей кандидатуры на пост главы, чем… чем…
Старик поправил парик, почувствовав себя непринужденней, наклонился к лежащим за барьером и спросил громким шепотом: «Кого предлагаю-то?» И усилители разнесли над головой людей:
— Кого предлагаю-то?
— Кого угодно, только быстрее, — ответил звонко голос Матери Правительства. — Вот этого давай, ему все одно скоро помирать.
— Из толпы надо бы кого, обмолодить кровь, так сказать.
— Болван! Из быдла?!
— Себя предлагаю, — снова зашептал Глава войск охраны, выпрямился гордо. — Я предлагаю избрать Главой Правительства…
— Ивонну! Ивонну! Он мудрый! Знает! Ивонну! — раздалось сразу в нескольких местах. — Ивонну!
Четверо мужчин подняли на плечи проповедника, понесли его к машинам, Фауст почувствовал, как быстрее забилось его сердце при виде седой патлатой головы, четкого профиля лица. Этот человек в рубище, и сейчас не выпускавший из рук посох, открыл ему нечто в нем самом. Возвышаясь над толпой, он внимательно осматривает лица людей, словно ищет кого. Но вот нашел: глаза проповедника наткнулись на горящий взгляд Фауста. И вновь успокаивающий взмах ресницами, точно благословение, и — мука знания своей судьбы в заостренных чертах.
— Ивонну! Ивонну! — поддержали первых еще несколько голосов.
— Он рукой крест делает… Он тридцать лет в пустыне просидел… Он говорит громко, дух захватывает…
— Братья и сестры мои! — скривился старичок на трибуне. — Подумайте хорошенько: того ли вы, предлагаете? Что за человек? Не было ли в его прошлом темных пятен? Может, раньше он заблуждался и ошибался, и вы выберете недостойного?! Нельзя же так-го! Трезвый, взвешенный подход — главное. Есть другие, скажу откровенно, более достойные кандидаты. Есть! Всю жизнь в трудах и заботах об отечестве, всю жизнь на должностях, на виду. А вы — какого-то Ивана! Ну как он мог в пустыне сидеть, если там жарко так, что не присядешь! Лжец он. Я предлагаю…
Его слова утонули в выкриках толпы. Сквозь нарастающий шум понемногу пробился звук ритмических притоптываний и прихлопываний двух или трех десятков ног. Вначале едва различимый, он понемногу нарастал, вовлекая прочие звуки, вовнутрь себя.
— Авва, Авва, Авва, — скандировали бойцы отряда Юнца, все это время стоявшие строем. — Авва, Авва…
С удивлением Фауст заметил, как многие из окружавших его людей тоже начали прихлопывать, и губы их, точно помимо воли, выталкивали: «Авва, Авва…» На свободное пространство перед разрядниками вышел Юнец, величественным жестом простер руки перед собой. Потом он повернулся к передвижной атомной энергетической установке, указал на ограждение. Взвыла сирена, и Юнец беспрепятственно пошел вовнутрь охраняемой электрическим полем зоны. Он подошел к капитану охраны и что-то шепнул ему, прежде отвесив изысканный поклон Матери Правительства, по чьему жесту ограждение было снято. Тотчас несколько солдат бросились в толпу, извлекли из нее Ивонну, увели его вовнутрь фургона. Смолкла сирена, по шарам-разрядникам пробежала голубая искра. А Юнец-Авва уже был на вершине прицепа, встал к микрофонам, гордо выпрямившись.
— Вы сделали, правильный выбор, братья и сестры, мои бывшие враги, мои будущие друзья! Я знаю путь, который приведет нас к светлому будущему, ознаменующему новую эру в жизни общества. Этот путь — дисциплина. Она — залог успешного государственного строительства. Она позволит нам покончить с темным наследием прошлого: алкоголизмом, табакокурением, наркоманией и проституцией. Дисциплина, и только она, откроет нам дорогу ко всеобщей свободе. Свобода и равенство — вот о чем издавна мечтали люди земли. Но нельзя забывать, что идет война. Там, на полях сражений гибнут за нашу демократию лучшие сыны родины. А значит, и мы должны приложить все усилия, чтобы они могли умереть спокойно… Но перед нами множество проблем, которые еще предстоит разрешить. Одна из них — наличие среди нас интеллигентов-гуманистов, вынашивающих злобные планы реставрации прежнего режима. Я вам покажу одного из них…
