Мы стояли и молча наблюдали, как двое рабочих кирками разбивают древнюю облицовку. Работать под потолком им было неудобно.
Они подбадривали себя монотонными криками:
- Йалла! Йалла! ["Пошла! Пошла!" (арабск.).]
Во все стороны разлетались острые осколки. Вот кончилась облицовка, за ней показалась коренная гранитная порода, из таких сложены все эти горы. Значит, мы ошиблись, и зря затеяли все это. Я уже хотел сказать рабочим, чтобы они кончали свою бессмысленную разрушительную работу, как вдруг Сабир опередил меня резким возгласом:
- Стоп! Это ведь та же порода, какая использована для облицовки камеры!
- Ну и что? - не понял я.
- Как что? Это явно плита, плита из радиоактивного гранита. Она обтесана человеческими руками и закрывает какой-то вход!
Я стащил перепуганного рабочего с лесенки, сам вскарабкался на его место и заглянул в пролом. Да, гранитная глыба, прятавшаяся под облицовкой, несомненно, хранила следы обработки. Мы напали на какой-то потайной ход, оставшийся неизвестным грабителям!
Нам удалось расширить отверстие в облицовке так, что стали видны края плиты. Она была наглухо пригнана к окружающим скалам и, видимо, представляла собой монолитную тяжелую глыбу; именно поэтому и не удалось угадать, по стуку, что за нею скрыт проход.
Не оставалось ничего иного, как пробивать насквозь эту забронированную радиоактивным гранитом потайную дверь. Так мы и сделали.
Ах, какой тяжелой оказалась эта работа! Мы долбили гранит в очередь с рабочими, сменяя друг друга. И только теперь, пожалуй, поняли, каким адским был труд древних строителей и рабов, добывавших эти несокрушимые глыбы в каменоломнях. Плита оказалась толщиной в три метра!
Но вот последний удар.
Кирка пробила сквозное отверстие и застряла в нем. Мы вытащили ее, и я, подсвечивая фонариком, заглянул в отверстие.
- Ну что? - нетерпеливо спросил стоявший внизу Сабир.
- Вы были правы. Это коридор.
- Отлично! Давайте ломать дальше.
Мне и самому нестерпимо хотелось поскорее узнать, что же скрывается за этой глыбой. Но именно теперь-то и следовало быть вдвойне осторожней и спокойней. Я объяснил геологу, что нам придется заделать пробитое отверстие, запечатать потайной вход и ждать возвращения доктора Шакура. Без разрешения Службы древностей мы не имели права вести дальнейших работ.
В тот же вечер я отправил подробную радиограмму в Каир и стал ждать.
А чтобы ожидание не стало затяжным кошмаром и постоянным искушением, я прибегнул к старому испытанному средству - работе. С утра отправился в погребальную камеру, чтобы продолжать срисовывать надписи и снимать эстампажи фресок.
Вот тут-то и подстерегал меня совершенно невероятный сюрприз!
Сняв эстампаж очередной фрески, я стал рассматривать надпись, помещавшуюся чуть повыше ее. Она обведена картушем значит, это какое-то царское имя. Продолговатый прямоугольник с прорезью внизу, потом деревце, а этот значок - условное изображение престола.
Какое странное имя, ничего не понимаю!..
В этом углу было темновато. Я подставил лесенку и взобрался на нее, чтобы разобрать загадочную надпись получше. В защитном костюме это было страшно неудобно.
Прямоугольник означает обычно дом. С деревом - все ясно. Значок "сидение" может означать "место" или "престол", но также простое сочетание двух согласных -"ст".
Все вроде понятно, а получается какая-то абракадабра. Никто не слышал о фараоне с таким нелепым именем!
"Ладно, срисую и разберусь на досуге", - подумал я, перевел взгляд на соседнюю надпись - и едва не свалился с лесенки...
Маленький кружок с точкой в середине - "свет". Потом две шагающие ноги, как их изображают обычно дети, - это значит "идти, двигаться".
А дальше длинный ряд условных значков, которыми древние египтяне обозначали цифры: дважды повторяется "палец", восемь раз подряд - "лист лотоса", потом пять свитков "веревки"...
Что же это получается? Двадцать восемь тысяч пятьсот семьдесят одна целая и три седьмых "речной меры"... Какое громоздкое число!
Я начал машинально переводить его в привычные километры. "Речная мера" была самой крупной у египтян для определения расстояний. Она равнялась двадцати тысячам "локтей" - это примерно десять с половиной километров. Значит, в переводе на километры получается триста тысяч... Да, совершенно точно триста тысяч километров. Что?!
Только теперь до меня дошел смысл надписи: "Свет... движется... триста тысяч километров..."
Мне показалось, что я схожу с ума. Ведь это означает, будто за много веков до нас Хирен уже знал один из величайших законов природы, на основе которого Эйнштейн построил всю теорию относительности: скорость света равна тремстам тысячам километров в секунду!
Невероятно? Но ведь я вижу эту надпись на стене гробницы своими собственными глазами.
"Вот если бы я стал доказывать, будто Хирен за тридцать веков до Эйнштейна вывел формулу E=mc^2 - вот тогда вы могли бы отправить меня в сумасшедший дом..." - вспомнились мне шутливые слова Моргалова.
Больше я не мог работать и поспешно ушел из гробницы, решив пока никому не говорить про эту немыслимую надпись.
Весь остаток дня, уединившись в своей палатке, я ломал над нею голову. Но она была проста до глупости: всего два иероглифа, не допускающие иных толкований, и цифры - главное, совершенно точные, неумолимые цифры - триста тысяч...
Чувствуя, что голова опять начинает кругом идти, я взялся за надпись в картуше. Вот она-то, наоборот, выглядела совершенно темной и запутанной.
- Дом... дерево... престол, - бормотал я. - Или может: "пр" и "ст", но что это означает? И при чем тут тогда дерево?..
Утром я собирался пораньше отправиться в гробницу, чтобы все проверить на свежую голову. Но не успели мы позавтракать, как в лагерь буйной толпой ворвались репортеры и засыпали меня градом вопросов:
- Куда ведет открытый вами потайной ход?
- Почему вы не допускаете в него прессу?
- Вечно у русских какие-то секреты!
Откуда они пронюхали о нем? Мы с Сабиром договорились держать наше открытие в тайне. Содержания радиограммы никто не знал, кроме нашего радиста, а в нем я совершенно уверен. Вероятно, проболтался кто-то из рабочих.
Мне не оставалось ничего другого, как только сказать, что действительно вчера был обнаружен неизвестный ранее ход, но поскольку он еще не исследован и доступ в него закрыт до возвращения доктора Шакура, я не считаю возможным устраивать никаких скороспелых пресс-конференций.
- А меня вы тоже отказываетесь пропустить в гробницу, чтобы ознакомиться с потайной дверью? - вдруг услышал я голос Вудстока и быстро отыскал его взглядом в толпе журналистов.
