Однако история — это нечто такое, чему нельзя доверять. Она была неправильно изложена, или неправильно кем-то переписана, или же исправлена человеком, заинтересованным в этом. Любой факт можно переиначить к своей выгоде. Правду трудно сохранить, а мифам и выдумкам легко придать привкус правды, так что они кажутся более истинными, чем сама правда. Ева знала, что половина биографии Саттона легенда, однако в ней присутствовали моменты, которые должны являться правдой.
Кто-то должен написать книгу, и этим человеком мог быть только Саттон, поскольку никто иной не сумеет расшифровать язык, на котором написаны его заметки. И слова книги столь искренни, ибо черта эта присуща именно Саттону.
Саттон умер, когда ему еще не исполнилось и пятидесяти, но не на Земле и даже не в Солнечной системе. Он умер на планете, вращающейся вокруг какой-то отдаленной звезды. Но он и жил одновременно в течение еще многих и многих лет. Это была правда, которую нельзя исказить. Это правда, которая останется правдой до тех пор, пока не будет доказано обратное.
И все же психометр остановился.
Ева встала со стула, прошлась по комнате, подошла к окну, открывавшему вид на ухоженную человеческими руками поверхность Ориона А. Светлячки усеяли кусты, сверкая холодным непостоянным огнем. Поздняя луна выходила из-за облака, похожего на горную гряду.
«Так много усилий, — подумала она, — сколько лет работы, планов. Андроиды, у которых нет клейма на лбу и которые выглядели точной копией человека. И другие андроиды, у которых есть клеймо на лбу, но и они уже не являлись андроидами, созданными в лабораториях восьмидесятого столетия. Тщательно разработанная и законспирированная шпионская сеть, ожидавшая того часа, когда Саттон вернется домой. Годы уходили на разгадывание прошлого, его надписей, в попытках определить, где правда, где полуправда, а где самая настоящая ошибка.
Годы отчаяния и спешки, годы устранения ударов службы контрразведки ревизионистов. Годы, проведенные в подготовке к тому дню, который станет днем действия. И всегда нужно было быть очень осторожным… очень осторожным, поскольку восьмидесятый век не должен знать об этом, не должен даже догадываться.
Но существовал ряд моментов, которые ранее упустили из виду. Кто-то предупредил Адамса, что Саттон вернется. Кто-то подал ему мысль, что Саттон должен быть убит.
Два человека ожидали их на астероиде.
Хотя это не и не могло быть единственной причиной того, что произошло. Был еще какой-то фактор, что-то…»
Она стояла у окна, глядя на восходящую луну. Ее насупленные брови образовали на лбу морщины. Ева слишком устала и не могла ничего придумать. Ни одной мысли не приходило ей в голову, кроме мысли о поражении. Поражение все объясняет. Саттон мертв, а это и есть поражение, полное и безоговорочное. Поражение, потому что они вели себя нерешительно, хотя и очень враждебно по отношению к ревизионистам. Слишком нерешительно, чтобы принять участие в борьбе. Во всем виноваты официальные институты, которые стремились сохранить статус-кво и были готовы стереть с лица Земли следы столетий мышления, чтобы продолжать надежно удерживать власть над Галактикой.
«Это поражение, — понимала она, — самое ужасное из того, что могло произойти, поскольку при победе ревизионистов все равно была бы книга, было бы учение о человеке и о Судьбе. И это было бы лучше, чем никакого учения».
За ее спиной мягко прозвучал вызов видеофона, и она, быстро повернувшись, поспешила в другую комнату.
Робот сообщил:
— Звонил мистер Саттон. Он интересовался Висконсином.
— Висконсином?
— Это старинное название, — объяснил робот. — Он направился в город под названием Бриджпорт в штате Висконсин, о котором спрашивал.
— Это точно, что он направился туда?
— Да, можно было понять это так, — ответил робот.
Ева быстро спросила:
— Скажи мне, где находится Бриджпорт?
— На расстоянии очень многих тысяч миль от вас и не менее четырех тысяч лет назад.
У нее перехватило дыхание.
— Во времени? — переспросила она.
— Да, мисс, во времени.
— Скажи мне точнее, — потребовала Ева.
Робот покачал головой.
— Я не знаю. Я не смог этого понять. Его разум был очень возбужден. Саттон только что пережил сильное потрясение.
— В таком случае, ты не можешь ничего утверждать с уверенностью.
— Я бы на вашем месте не беспокоился. Он произвел на меня впечатление человека, который знает, что делает. С ним все будет в порядке.
— Ты в этом убежден?
— Абсолютно, — ответил робот.
Ева выключила экран и опять подошла к окну.
«Аш, — сказала она себе. — Аш, любовь моя. Тебе просто необходимо сделать так, чтобы все было в порядке. Ты должен знать, что делаешь. Ты обязан вернуться к нам, ты обязан написать книгу…
Не только для меня одной, поскольку я не в большей степени, чем все остальные, могу претендовать на тебя. Но ты нужен Галактике, и, возможно, настанет день, когда ты станешь нужен всей Вселенной. Маленькие мятущиеся жизни ожидают твоих слов надежды, той уверенности в себе, того достоинства, которое принадлежит им по праву. И больше всего достоинства. Что самое главное? Жизнь. И только она что-то значит. Жизнь — это доказательство еще большего равенства и братства во всем и со всеми, чем какое-либо иное, которое человеческий разум создал практически и теоретически за все время его существования.
А что касается меня, — подумала она, — у меня нет никаких прав думать так, как я думаю, чувствовать то, что я чувствую. Но я ничего не могу поделать с этим, Аш. Ведь он обещал, что, возможно, когда-нибудь настанет такой день, когда у меня появятся такие права».
Она стояла выпрямившись, в одиночестве, и слезы текли по ее лицу. Но она даже не подняла руку, чтобы вытереть их.
— Это мечта, — сказала она, — а мечта, у которой нет надежды на осуществление, которая обречена еще до того, как она разбита, хуже всего.
Сухая веточка треснула под ногой Саттона, и человек с ключом медленно обернулся. Мягкая улыбка мгновенно пробежала по его лицу. Около глаз появились морщинки, скрывающие удивление, блестевшее в глазах.
— Добрый день, — произнес Саттон.
А Джон К. Саттон все еще был так далеко, что выглядел крошечной точкой, поднимающейся на холм. Солнце миновало зенит и опускалось к западу. Внизу в долине реки паслись коровы, слышался чавкающий звук их копыт.
Человек протянул руку.
— Мистер Саттон, не так ли? — спросил он. — Тот мистер Саттон, который живет в восьмидесятом веке?
