— Рассказывал, — соврал я. — Только он тебя несколько иначе отрекомендовал. Как претенциозное дерьмо.
— Корректирую, — подал голос Юрка, который как раз окончательно расправился с огурцом. — Как невыносимо претенциозное дерьмо. Дерьмо со стажем. Дерьмо мамонта–Прародителя.
Теперь мы улыбались все трое. Прямо радость и сияние… аж лампочки потускнели. Это благолепие прервала появившаяся Ларка — по бокам от неё шли две из трёх овчарок, в руках она несла пластиковый жбан.
— Квас, — прокомментировала она. — Холодный… Саша, убери пистолеты со стола, пожалуйста.
Самым интересным было то, что в ответ на эту вполне себе идиотскую просьбу «трансцедентальное Зло» вдруг покраснел и правда убрал пистолеты (в петли на поясном ремне), а Юрка перестал улыбаться. А Ларка, поставив жбан на стол, повернулась к нам:
— Вам что принести?
— Ветчинки, Лар, — улыбнулся — уже совершенно иначе, по–доброму — Юрка, подходя и садясь за стол. — Мишкиной, ага? Осталась там ещё?
— Сейчас, — кивнула Ларка. Я между тем тоже подошёл к столу и сел напротив Юрки. Сашка между тем преспокойно вернулся к ужину.
— Кушай на здоровье, не подавись, — предложил я, беря (и сам себе в этом не признаваясь) реванш за страх. Ворон кивнул:
— И вам не обляпаться… Молока налить?
— А оно около тебя не скисло? — уточнил я. Мне хотелось молока, кваса не хотелось, но не просить же у него налить стаканчик… Сашка засмеялся и промолчал. Юрка между тем расстегнул куртку и опять с хорошей улыбкой принял у вошедшей девчонки поднос, на котором лежали полкаравая хлеба и большой кусок нарезанной пластинками ветчины — плотной, белой, наполовину — из полупрозрачного розового мяса, тут и там — в тмине и давленом чесноке. И две кожаные кружки.
— Ешьте на здоровье, — ответила она улыбкой. — Коней ваших я уже поставила, не волнуйтесь, а вам вон там постелю, — она кивнула на лавку справа.
— Ты чудо, Лар, — Юрка изысканно поцеловал ей руку. А я просто сказал «спасибо», но мне она тоже улыбнулась…
…Пока мы все трое — молча и не глядя друг на друга — ели, Ларка постелила–раскатала длинный — метра четыре — матрас, набитый, кажется, мхом. Сверху расстелила серую и тоже длинную простыню, посередине положила две подушки и принесла два армейских одеяла — синих с чёрными полосами.
— Это вам, — улыбнулась она. — Ну, спокойной ночи, я пойду, устала, а завтра утром уже наши вернутся… — и у самого выхода, обернувшись, попросила: — Не ссорьтесь пожалуйста, мальчики.
Просьба тоже была какой‑то глупой… но в то же время Юрка ответил спокойно:
— Всё будет нормально… — и, когда Ларка, кивнув и улыбнувшись снова — сразу всем — вышла — спросил Сашку: — Правда ведь, Ворон?
Тот кивнул — без промедления и вполне искренне.
А между прочим, Сашка–Ворон ложиться явно не собирался — а собирался уходить. Я, если честно, испытывал облегчение (не хватало ещё ночевать тут с ним в одной комнате!), а вот Юрка следил за ним внимательно и, когда тот с хрустким «вжжик!» застегнул молнию, спросил:
— Не боишься? А ну как Яна повстречаешь — в ночи, так сказать, на узкой дорожке? Тут тебе и… — и Юрка мерзко выругался. — Отвезёт он твою голову в Дубовую и на штырь наденет. И будут птЫчки на тебя серить, а у нас наконец‑то настанет мир и покой.
Лицо Ворона на миг стало откровенно, по–мальчишески, злым — как у обычного пацана, которого «пугают», которому страшно и который не желает этого показывать. Но потом Сашка хмыкнул и, перекинув на плечи армейский «сидор», выдвинутый из‑за стола, тихо и молча вышел. Чуть слышно скрипнула лестница наверх, негромко стукнула дверь.
— Он коням ничего не сделает? — быстро спросил я, приподнимаясь. Юрка мотнул головой, молча стаскивая сапоги. — Ложимся? — допытывался я. Юрка кивнул. Я понял, что он не в настроении говорить и тоже начал раздеваться.
Юрка же погасил свет — щёлкнул обычным выключателем — и, запирая дверь, пробормотал вдруг (мне показалось на секунду, что он ко мне обращается, но потом я сообразил, что он про меня, похоже, вообще забыл):
— Неужели пешком пришёл?.. Не может быть…
— А планер? — осмелился подать голос я. — Он не на нём прилетел? Ну, помнишь, мы видели…
— Прилететь он на нём, может, и мог… — Юрка в темноте обо что‑то наконец споткнулся и уселся на лавку. — А вот улететь отсюда — нет. Планеры запускают с катапульт. А это штука немаленькая. У нас их три…
— Или пороховым ускорителем, — напомнил я. — А он как раз не слишком‑то и большой. Сюда прилетел с катапульты, отсюда взлетел с ускорителем, а наверху его отцепил и бросил.
— Ч… а! Чёрт! Точно! — Юрка треснул по лавке кулаком. — Вот уррррод! И Ларка хороша — Мишки нет, она его привечает…
— Юр, — осторожно начал я, улегшись и слушая, как он возится, никак не успокоится, голова к голове со мной, — они кто? Мишка, Ларка, Сашка этот…
— Мишка тут живёт, — неохотно ответил он, кажется, думая о чём‑то своём. — Овец разводит, тут хорошие поляны есть недалеко. Свиней… Ларка — его сестра. С ними ещё парень с девчонкой живут… Ну а кроме овец содержат вот — что‑то типа придорожного трактира. А Сашка — бандит он и есть бандит. Я подозреваю, что он в Ларку просто крепко влюблён. Это даже с гадами бывает.
— Он тебя подстрелил, что ли? — уточнил я.
— Не он лично, но его шестёрки… — буркнул Юрка.
— А почему вы его сюда пропустили‑то? — допытывался я.
— Да никто его не пропускал! — досадливо огрызнулся Юрка и повернулся на лавке так, что она даже скрипнула жалобно. — Он вместе с Яном пришёл, с теми беспризорниками, которые на заводе жили. Обычный был с виду парень. А тут поселился на западе, никто и оглянуться не успел, как он там натуральное крепостное хозяйство отгрохал. Тут тебе и наказания кнутом, и право первой ночи… Его, конечно, вышибли в горы. Но с ним весь мусор ушёл. Мы‑то думали, они там друг друга передавят, как крысята, в первую же зиму. А Сашка их «построил», да ещё как. И войну нам объявил самым натуральным образом… Он умный, смелый, знает много, обаятельным быть может. Ну вот гад человек. По натуре гад, и гордится этим. Может, просто всем на свете мстит так за беспризорность, а может, тоже далеко идущие планы имеет. Только не такие светлые, как мы.
— Ну а чего вы его не ликвидируете? — вырвалось у меня. Юрка устало отозвался:
— Второй Ян нашёлся… Владька, ты когда‑нибудь человека убивал?
— Нееет… — пробормотал я. И притих. Но не выдержал — спросил:
— А ты… убивал?
— Спи ты, я тебя очень прошу! — сорвался Юрка и замолчал наглухо, даже шевелиться перестал.
Я заткнулся.
Было очень тихо и очень темно. И почти беззвучно, только в одном из углов что‑то слабенько не то потрескивало, не то постукивало, и от этого звука в темноте мне было неуютно. Я вдруг ощутил себя очень одиноким, очень слабым, беззащитным и беспомощным, а мир вокруг представился мне враждебным и опасным до последней степени. И даже Юрка сделался каким‑то чужим.
